— Куда вы собрались? — спросил он.
— Это моя забота, — ответил я. — Вас я больше не потревожу.
— Тогда как же я смогу вам помочь?
— Я не просил вас о помощи.
— Тогда зачем вы пришли?
— Действительно, зачем? — повторил я его вопрос. — Вы дадите мне пройти?
— Нет, пока вы не скажете, куда идете и что собираетесь делать.
Я не отвечал.
— Неужели у вас достанет мужества? — нарушил он тишину в тоне настолько циничном, что у меня внутри все вскипело от ярости.
— Увидите, — сказал я, отступив на шаг назад и достав револьвер из кармана пальто. — Так что, вы дадите мне пройти или мне придется сделать это прямо здесь?
Я приставил ствол к виску и положил палец на спуск. В состоянии нездорового возбуждения, в котором я пребывал, раздавленный, обесчещенный, наконец-то приняв решение свести счеты со своей никчемной жизнью, я удивлялся лишь тому, что не сделал этого раньше. Мерзкое удовлетворение от того, что я втянул в это другого человека, вносило скудную лепту в мой эгоизм; я с содроганием думал, что чувство страха или же отвращения на лице моего собеседника послужило бы мне последним утешением и я умер бы дьявольски счастливым, глядя на него. Но я увидел нечто совсем иное. Ни отвращения, ни страха, лишь изумление, восхищение и даже радостное предвкушение, которое заставило меня в конце концов, выругавшись, убрать револьвер в карман.
— Вы дьявол! — сказал я. — Похоже, вы хотели, чтобы я это сделал!
— Не совсем, — ответил он, с запоздалым испугом и слегка побледневшим лицом. — Хотя, по правде говоря, я не думал всерьез, что вы решитесь, и ни разу в жизни не был настолько восхищен. Да, никогда ранее я не мог подумать, что ты на такое способен, Банни![120] Нет, я повешусь, если отпущу тебя сейчас. И больше не играй со мной в эти игры, потому что в другой раз ты меня так врасплох не застанешь. Мы должны обдумать, как выпутаться из этого положения. Я и не подозревал, что ты за человек. А ну дай-ка сюда револьвер.
Одной рукой он дружески обнял меня за плечи, другую запустил в карман моего пальто, и я, не пикнув, позволил ему изъять оружие. Не только потому, что Раффлз, когда хотел, мог навязать другому свою волю. Я в жизни не встречал более властного человека, тут ему не было равных; однако мою уступчивость нельзя было объяснить только одним подчинением слабой натуры сильной. Робкая надежда, что привела меня в Олбани, как по волшебству превратилась в почти непереносимое чувство уверенности. Раффлз в конце концов меня выручит! А. Дж. Раффлз станет моим другом! Словно весь мир вдруг оказался на моей стороне; так что я не только не воспротивился, но, напротив, поймал его руку и пожал ее с горячностью столь же сильной, как обуревавшее меня перед тем дикое отчаяние.