Жаклин достала из сумочки фонарик, снова порезавшись во время поисков, и осмотрела пустоту. Полка протянулась на полную длину прикрытой секции стены, но там больше ничего не было, за исключением великолепного собрания всякой мерзости. Было невозможно сказать, занимали ли когда-нибудь место на этой полке другие предметы; очевидно, что ничего не было взято отсюда в недавнем прошлом, так как пыль лежала ровным слоем, который нигде не был потревожен.
Возвратив фонарик в сумочку, Жаклин вернула отсоединенную панель обратно на ее место. Она сразу же подошла; над ней трудился не профессиональный плотник, но работа была аккуратная. Затем Жаклин присела на корточки и начала копаться в сумочке. Пакет был завернут в пластик и залеплен липкой лентой. Чтобы его открыть, требовалось нечто большее, чем ногти; лента была не такая, которая обычно используется для склеивания бумаги, а из плотного пластика — водостойкая, способная выдержать суровые погодные условия.
Нет ничего более привлекательного для воображения и более пагубного для здравого смысла, чем запечатанный пакет, скрытый от взгляда на долгие, долгие годы. Но, как Жаклин признала позже, это не было оправданием для нее. Она должна была знать лучше. Жаклин оставила открытой входную дверь, чтобы в нее проникали свежий воздух и солнечный свет. Солнечный свет неожиданно пропал, и длинная тень протянулась через пол, коснувшись ее согнутой головы, как холодное облако. Она вздрогнула и посмотрела вверх. В дверях, держа тяжелую трость, стоял Сен-Джон.
Первой мыслью Жаклин было поблагодарить себя за предусмотрительность, с которой она поставила панель на место. Второй — желание знать, сможет ли она найти в своей сумке флакончик с лаком для волос, не порезав пальцы осколками разбитого стекла.
Сен-Джон всегда производил на нее впечатление слегка комического персонажа. Само по себе это не снимало с него подозрения в убийстве, многие убийцы были описаны своими друзьями и членами семей как веселые, хорошие парни. Он казался сейчас веселым. Его грушевидное тело заслоняло поток солнечного света, как и самый простой путь к бегству. Его лицо находилось в тени. Он все еще был похож на жабу, но жабу ростом в сто семьдесят пять сантиметров, весящую более ста килограммов, а над этим не стоило насмехаться.
— О, вы испугали меня! — взвизгнула Жаклин.
Сен-Джон на время потерял свою галантность. Вместо того чтобы успокоить ее, он спросил:
— Что это у вас в сумке? — голосом, резким, от звучавшего в нем подозрения.
— Просто одна… одна из этих женских штучек, — ответила Жаклин.