– Меня зовут Нэнси, сэр, – почтительно сказала она, когда он вошёл в гостиную, и, видя изумление в его глазах, добавила: – Меня прислала Мисс Хэррингтон. Я должна сообщить вам… о нашей малышке…
– И что?
Он произнёс это грубо и отрывисто, однако по его голосу Нэнси поняла, что судьба Поллианны ему далеко не безразлична!
– И ничего, сэр, – всхлипнув, прошептала она. – Ничего хорошего.
– То есть, вы хотите сказать, что…
Он не договорил, и она печально кивнула:
– Да, сэр. Доктор сказал, что она… никогда… не сможет ходить.
На минуту в комнате воцарилась мёртвая тишина. Затем потрясённый до глубины души Джон Пендлтон тихо сказал:
– Бедная… бедная малышка! Бедная… малышка!
Нэнси подняла на него глаза, но тотчас их опустила. Она в жизни не думала, что этот нелюдимый, суровый, раздражительный человек может быть таким несчастным!
– Выходит, моя совершеннейшая в мире призма никогда больше не будет танцевать на солнце! – добавил он. – Нет, это слишком жестоко!
Голос его срывался, видно было, что он не в силах совладать с охватившим его волнением.
Затем снова последовала тишина. Через минуту Джон Пендлтон отрывисто спросил:
– Надеюсь, она сама об этом ещё не знает?
– Ох, боюсь, что знает, сэр, – вся в слезах ответила Нэнси, – и теперь… И теперь всё стало так ужасно, что хуже некуда! Ах, чёрт бы побрал этого паршивого кота! Ой, простите, сэр! – поспешно извинилась она. – Дело в том, что… Дело в том, что это кот наш умудрился открыть лапой дверь, и Поллианна случайно услышала, о чём Мисс Полли говорила с доктором Мидом. Ну и… всё открылось!
– Бедная, бедная малышка! – с тяжёлым вздохом повторил Джон Пендлтон.
– Да, сэр. Вы бы её видели! – продолжала рыдать Нэнси. – С тех пор, как она всё узнала, я к ней лишь пару раз заходила, и оба раза у меня просто сердце разрывалось! Ах, сэр, да разве возможно смириться с этаким горем?! Представьте, она лежит и всё время думает только о том, чего теперь не сможет делать! Хуже всего то, что она больше не сможет радоваться… Так она мне сказала… Ах да, сэр, вы, вероятно, не знаете, какая у неё игра, – добавила Нэнси извиняющимся тоном.
– Игра в радость? – спросил Мистер Пендлтон. – Почему же, знаю! Она мне однажды рассказала.
– Вот как! Ах, сэр, кому она только не рассказывала! Однако, видите ли, теперь она… Теперь она сама больше не сможет в неё играть, и это для неё самое ужасное. Она говорит, что не может придумать, как можно радоваться тому, что с ней случилось!
– Да с какой стати здесь радоваться?! – почти грубо возразил Мистер Пендлтон.
Нэнси смущённо переступила с ноги на ногу.