— Я знаю, тебе это кажется странным, но Скотт вызывает во мне такую ярость, какой я никогда не испытывала по отношению к ней.
— Почему?
— Не знаю. Но это так. Меня бесит, что он сотворил источник дохода из ненависти к бывшей жене, — сказала, нет, прорычала я, погрузив пальцы в копну своих волос и дернув их изо всех сил. Я, словно дракон, изрыгала из себя злость — необъяснимую, неуместную. Мне хотелось разразиться бранью и рвать на себе одежду.
Эта история не имела никакого отношения ко мне, злость моя была неоправданной, и тем не менее я места себе не находила.
— Пойду прогуляюсь, — объявила ему я, и прежде чем он слово успел произнести, схватила сумочку и выскочила из гостиной. Заметив, правда, перед этим странное, озадаченное выражение на его лице.
Кеннет смотрел на меня так, словно только что воочию убедился в том, о чем давно подозревал, но упорно не хотел признавать, а именно: все женщины — дуры ненормальные и ему досталась самая что ни на есть ненормальная.
Было шесть часов, но еще светло, когда я вышла из дома и вдруг открыла для себя, что вечерний воздух чист и полон весеннего благоухания. Душистый легкий ветерок волновал раскидистые зеленые кроны цветущих деревьев, обрамляющих улицы.
Я направилась в сторону Центрального парка. Обычно я никогда не захожу туда так поздно. Боюсь, что на меня нападут, изнасилуют, а груди отрежут и выбросят в кусты. Но ярость придает уверенности, и сейчас город показался мне более безопасным и благожелательным, чем обычно. При такой великолепной, согревающей душу ярости мне сам черт не страшен.
Если идти быстрым шагом, можно пройти весь парк за пятнадцать минут. А потом я могла бы пройти по западной стороне на Сто седьмую и повернуть налево на Бродвей.
К тому времени как я доберусь до жалкой берлоги Скотта, злость моя местами поутихнет, и, может быть, я даже начну понимать, отчего так разозлилась, и сумею накопить до встречи с ним не меньший, чем у него, запас ледяного самообладания.
— Но я же не сделал вам ничего дурного, Мадлен. То, что вы говорите тут — полнейшая бессмыслица. Неужели вы не понимаете этого?
Он на цыпочках обошел свой письменный стол — сверкающую лаком громадину красного дерева — и положил руку мне на плечо. Свитер из верблюжьей шерсти замечательно контрастировал с его густыми черными волосами. Он был чисто выбрит и выглядел отдохнувшим и полным сил. Более того, он был невозмутим.
В квартире был идеальный порядок, мягко-красные тона восточного ковра прекрасно сочетались с коричневой обивкой диванов. Те три картины, что были подарены Ма-ризой и которые Джой пренебрежительно обозвала коричневатой пачкотней, в действительности оказались довольно интересными творениями абстракционизма, принадлежащими кисти Адольфа Готлиба. На книжных полках я заметила романы Диккенса и других классиков.