— Разрешите, я все опишу сам. Все же будет видно, что я добровольно дал показания.
И он протянул свою длинную, худую руку за карандашом и бумагой.
К четырем утра большое пухлое дело, условно именовавшееся «Нить курьера», было нами закончено и подготовлено к передаче в следственный отдел для более полного расследования и выяснения вины других соучастников. Обстоятельства складывались так, что теперь можно было не спешить с их арестом и детальнее разобраться в виновности каждого из них.
— Нельзя ли узнать, кого вы утопили вместо меня, ведь речь идет все же о человеке? — спросил меня Брунер по окончании допроса.
— Вы хотите спросить ни кого, а что? Что же, пожалуй, я вам отвечу. В канал выброшен камень. Большой камень, каких немало на берегах голубого Дуная. Пусть этот пустяк вас не беспокоит.
— Да, я так и думал…
Скорчив гримасу, он поклонился и ушел, сопровождаемый конвоиром…
Он сидел передо мной, этот пожилой майор, с совершенно седой, как пряди льна, шевелюрой, красный от, смущения и досады, и говорил как-то неуверенно, застенчиво:
— Может, я это зря, но меня интересовала попутная автомашина, чтобы доехать до места службы. Я приехал из отпуска и на привокзальной площади искал машину. И вот, это была лишь секунда, в окне машины мелькнули гимнастерка и пилотка. Я побежал, но вместо пилотки увидел шляпу, а под ней высоко поднятый воротник зеленого пыльника. И еще шарф… Нет, только уголок шарфа, такого же коричневого, как шляпа. В это время машина рванулась с места и затерялась в вокзальной сутолоке. Но я все же успел разглядеть номер W 35–16. Здешний.
Номер автомашины майор назвал твердо.
— А может быть, пока вы бежали, одна машина ушла и на ее месте оказалась другая?
Майор нахмурился. Он молчал, теребя уголок зеленой суконной скатерти, которой был застлан приставной стол. Наконец, с сомнением покачал головой:
— Нет, я видел гимнастерку, пилотку. Он еще до сих пор у меня в глазах, этот темно-зеленый цвет, мелькнувший в окне машины. Я ведь не спускал с нее глаз, бежал за ней в надежде догнать. И вот… та же машина, но… вместо пилотки — шляпа…
— Интересно, — заметил я.
— Я рассказал то, что видел, решил, что молчать об этом, может, даже преступно.
— И все же две недели молчали?
— Да, — невесело подтвердил он. — Но ведь я не мог уяснить все сразу, не мог поверить своим глазам… Однако и забыть тоже не смог. Потом обдумывал, взвешивал. Да и дел было много.
Светлые его глаза смотрели на меня простодушно и немного испуганно. Помолчав, он откровенно спросил:
— Что же теперь делать?