Нить курьера (Никуляк) - страница 85
Перелистав газеты, я поспешил на службу, где меня ждала весьма интересная встреча и беседа.
Когда его ввели, мы приветствовали друг друга легким кивком головы. Чувствовалось, что он узнал меня. И не удивительно: ведь мы путешествовали от моста в одной машине. Я предложил стул, он сел. Внешне казалось, что он спокоен. Чувствовалась привычка постоянно держаться начеку, готовность к стремительным атакам. Я посмотрел ему в глаза — глаза хищной птицы со стальными зрачками, в которых продолжала сверкать та же гордая наглость, что и в далекие дни, когда каблуки его аристократических башмаков стучали на мостовых Тегерана и Тебриза, Стамбула и Анкары, Львова и Киева.
— Как себя чувствуете? — спросил я.
— Спасибо. Мое самочувствие, полагаю, лучше того, какое будет у вас, когда предъявит ультиматум мое правительство и заговорит пресса.
Отвечал он с явным апломбом, хотя его голос похож был на звук, издаваемый продавленным барабаном.
— Вы ждете ультиматума?
— Трудно сказать, кто его ждет больше. Я жду его с надеждой, а вы со страхом…
— Мне кажется, что вы плохо информированы. Мы не можем нести ответственность за каждого утопленника и принимать ультиматумы, относящиеся к самоубийцам.
— Что за глупая игра? При чем здесь утопленники?
— Игры уже нет — она окончена, Генрих Брунер. А что касается самоубийцы, то речь идет именно о вас. Ведь вы уже труп, и надеяться вам не на кого.
Сказав это, я положил перед ним кипу газет.
Брунер просмотрел несколько сообщений и сразу сник, руки его задрожали…
Но вот глаза его загорелись, и он истерически закричал:
— Это незаконно! Это низко и подло!
— Ошибаетесь. Если борьба со шпионом, по вашему понятию, ведется низкими людьми, то как же тогда назвать самого шпиона, того, кто борется против страны, освободившей Австрию ценою крови своих сынов? Как назвать того, кто опутал многих людей, купив их за жалкие гроши? Ведь вместе с вами и они будут нести ответственность — все эти служащие магазинов, парикмахеры, портные, девушки из кафе и другие известные вам сообщники. Все они будут проклинать только вас, а не советские органы, которые вынуждены обороняться.
Эти слова привели Брунера в смятение. Он почувствовал, что настал час расплаты, что заступиться за него некому.
И Брунер начал сдаваться.
— Скажите, вам действительно все известно? — уже заискивающе спросил он. — И при всех ли условиях я буду расстрелян?
— Вы еще ничего не сказали, а уже спрашиваете?
Брунер задумался. Он оценил серьезность своего положения и понял, что именно сейчас должен определить свое отношение к следствию, а следовательно, и к своей судьбе.