Он играет увертюру, две или три арии. Как он и предупреждал, возникают новые эмоции. Атмосфера меняется, становясь – при пробужденных выпивкой беспокойстве и меланхолии – почти веселой. Когда он умолкает, женщины аплодируют. Арман кланяется.
– Они все еще там, – говорит Жан-Батист, который во время исполнения последней арии не удержался и потихоньку вновь подошел к окну. – Там у них свет. Огонь.
Поднявшись с табурета, Арман подходит к нему и становится рядом, у ставней.
– Ну, в темноте-то им делать нечего, – говорит он.
– Что ты о них знаешь? – тихо произносит Жан-Батист.
– О шахтерах?
– Да.
– Не больше и не меньше твоего. Они загадочные, как угри.
– Мне надо взглянуть, – говорит Жан-Батист.
– Взглянуть? Взглянуть на что?
– Он хочет посмотреть, что они делают, – подает голос Элоиза. – Ты беспокоишься, Жан?
– Но что плохого они могут сделать? – удивляется Лиза. – В полуразрушенной церкви среди ночи.
– Понятия не имею, – отвечает Жан-Батист, беря со стола шляпу. – Я ненадолго.
– Сходи с ним, – говорит Лиза Арману.
– Как прикажешь, моя голубка, – отвечает Арман, закатывая глаза. Шляпы у него нет. Он выходит из комнаты вслед за инженером. Женщины переглядываются.
– Кто мы теперь такие? – спрашивает Арман, когда они останавливаются в тени кладбищенской двери. – Шпионы?
– Тише, – говорит Жан-Батист. – Тише.
Они идут к церкви по траве. В окнах над западным входом мелькают всполохи света. У креста проповедника инженер и органист снова приостанавливаются, вглядываясь и прислушиваясь. Те голоса, что им слышны, – неужели они доносятся сквозь балки с крыши?
– Если уж собрались входить, – шепчет Арман, – то давай, ради бога, войдем!
Западная дверь, открытая настежь весь день, теперь притворена. Жан-Батист поднимает щеколду, толкает деревянную дверь. Входит. Через четыре шага перед ними вторая дверь с кусочками рваной кожи на петлях. Она открывается довольно тихо, но сразу же возникает ощущение – уверенность, что все, что двигалось в церкви, сразу же замерло. Дюжина огней отмечает те места в нефе, где вокруг груды скамеек собрались шахтеры. Первый человек, которого узнает Жан-Батист, – это Жак Эвербу. Позади него – кто? – Рав? Слева от него Дагуа, Жори, Агаст. Никто не двигается. Все смотрят, напряженно смотрят на вновь прибывших.
– Чувствуешь запах? – шепчет Арман.
– Чего?
– Спиртного. Он повсюду.
– Это этанол, – говорит Жан-Батист и указывает головой на две большие плетеные бутыли. Они распечатаны и поставлены рядом со скамьями.
Какое-то движение… Вперед выходит человек, неспешно появившись из-за спин остальных. Он одет во все белое – белая рубашка, белые штаны, белый платок на шее. Приближается на расстояние, подходящее для переговоров. Его тень, падающая вперед от факела в руках горняка, стоящего у него за спиной, ложится на каменный пол к ногам инженера. Это шахтер с отрубленной фалангой. Тот, с лиловыми глазами. Единственный, которого не знал Лекёр. Хоорнведер? Ламсен? Как бы его ни звали, ясно одно: он здесь главный.