Но вот от этого чувства я никуда не делся. Это была не просто скука. Это была душераздирающая тоска!
Безделье — это со-о-о-всем не так хорошо, как кажется на первый взгляд. Вот лежу я в своей ма-а-аленькой кроватке, и ни-и-и-чигошеньки не делаю. Убиться об стену хочется, честное слово. Говорить со мной никто особо не пытается. На мой рев обычно лишь проверяют пеленки и, бросив пару фраз, оставляют без дела. Ах**ть! Жаль, даже повеситься нельзя, не на чем. День лежу, думаю, что делать. Второй. Пятый. Голова вроде что-то соображает, значит надо себя чем-то занять. Лежу, дрыгаю руками, ногами, пытаюсь перевернуться, встать на четвереньки. Естественно, организм месяца примерно отроду на такие выкрутасы пока мало способен, но попытка — не пытка, только первые три-пять тысяч раз. Потом надоедает. Тело крепнет о-о-о-очень медленно, поэтому приходиться переключаться на окружающий мир. Говорят, в этом мире мало и на непонятном языке. Но я все равно прислушиваюсь, мне еще самому тут жить и со всеми ими разговаривать на этом же языке. Фрагмент потолка над кроватью меня уже порядком начинает бесить. Деревянные доски, и все как бы. Большего мне ничего не видать, ну, разве что, когда мама берет меня на руки, покормить. Квартира маленькая, небольшая комнатка, через дверь которой видна кухня. Ничего привычного глазу нет. Кровати немного странные, слишком низкие, мебель тоже какая-то не такая. Вроде все шкафы, но все равно непривычно. И чего-то не хватает. Вот точно должно еще что-то быть, но этого нет, что-то такое родное и знакомое, но вспомнить никак не получается. На окне занавесь. Занавеской назвать не могу, это нечто иное. Маленькие тоненькие палочки, складывающиеся в цилиндр, связанные веревкой. Понятия не имею, как называются. Мать, обычно, в этаком халате, но не совсем на него похожем, что-то отдаленно знакомое, но названия тоже не помню. С отцом все понятно, тот ремесленник какой-то. Опилки на руках, фартук этот, который он отчего-то не оставляет на работе.
И вот, что странно. Есть кое-что, что мне вообще категорически непонятно. Какая-то штука, к которой я все пытаюсь прислушаться, но не выходит, ну, вот есть она, это точно говорю, а что это, без понятия. Ничего подобного в скудных остатках воспоминаний нет. И вот лежу я большую часть времени, помимо дерганья конечностями, еще и прислушиваюсь к этой непонятной штуке.
Долго прислушивался. Вставать на четвереньки научился куда раньше. Неуклюжее слабое и неповоротливое тело держало меня плохо и с явной неохотой. С телом я боролся и заставлял больше шевелиться. Вот, что я нового ощутил, так это просто жуткий страх перед смертью, меньше всего на свете хотелось умереть еще раз. И этот инстинкт самосохранения давил на психику постоянным желанием саморазвития. До кучи ко всему, мой мир, то немногое, что я помнил, был переполнен различной информацией. А здесь ее были крохи. И скука медленно перерастала в настоящий информационный голод, который с каждым днем становился все более и более сильным. Неспособность общаться заставляла меня повторять те слова, которые я слышал. Недостаток контакта с внешним миром заставлял шевелиться и развивать тело, пока способное самостоятельно проползти лишь пару метров, да и отпускали ползать меня крайне редко. К тому же, это странное ощущение, не покидающее меня, идущее откуда-то из тела, тоже покоя не давало.