Пока думали-гадали, снаряд прямо в стволе и рванул. Километра три ствола отвалилось и ухнуло в болото. На киноплёнке я это видел.
Следствие показало, что в большинстве пороховых картузов был не порох, а цемент, в некоторых же — макароны. Порох оказался только в пятой части картузов, в остальных — цемент или макароны.
Товарищ Сталин тогда страшно разгневался. Артиллерийская “шарага” была переведена на нормированную пайку хлеба, а у старших научных сотрудников отняли горячее блюдо на ужин. Но кто подменил порох на цемент и макароны, так и не выяснили толком, хотя посадили человек пятьсот. Сталин лично топтал сапогами Дмитрия Устинова, который был ответственным от ВПК ЦК за этот проект. Но потом простил. Товарищ Сталин был вообще очень отходчивым.
Остатки этой мортиры долго валялись на том полигоне, а потом потихоньку, уже после убийства Сталина, обе половинки огромного ствола загнали в Ирак, поскольку там тоже захотели сделать такую мортиру, чтобы сперва пострелять по Тель-Авиву, а потом по Вашингтону.
Я принимал участие в расследовании, выясняя, на какой фабрике делали макароны, которые запихали в зарядные картузы. Директора фабрики, помнится, сняли с должности и дали выговор по партийной линии без занесения, За что, правда, не помню.
Слова Булганина, что я “блестяще расследовал” дело о мортире “Мы за Мир”, для меня прозвучали несколько странно, что он, видимо, и почувствовал по выражению моего лица. Поэтому и пояснил:
— Это ведь вы обнаружили, что ствол орудия был подпилен врагами в ходе монтажа?
Я ничего такого никогда не обнаруживал, но не стал отказываться и спросил:
— Вы считаете, что и в случае с линкором кто-то чего-то там подпилил?
Булганин опять же загадочно улыбнулся и ответил:
— Они все пилят сук, на котором сидят, но не понимают этого.
— Вы имеете в виду итальянцев, товарищ маршал Советского Союза? — осторожно поинтересовался я.
— И итальянцев в том числе, — кивнул головой Булганин.
— С итальянцами вы там поосторожнее, Василий Лукич, — вмешался Игнатьев, — вы как бы ничего не знаете, А то пойдут разговоры, может быть дипломатический скандал или новое обвинение в антисемитизме. Сейчас со всем этим строго. Никита Сергеевич всех собирал и лично инструктировал.
При упоминании имени Хрущёва Булганин сморщился, как от зубной боли, и сказал:
— Товарищи, не будем отвлекаться. И посмотрел на меня, как бы завершая разговор:
— Василий Лукич, вам понятна ваша задача?
— В общих чертах, — признался я, — а кому мне докладывать о результатах и выводах?
— Никому, — хором ответили оба государственных деятеля, — никому не докладывайте ничего, Василий Лукич.