И вдруг Куинтон предлагает мне прервать эту мерную череду шагов. Я и хочу этого, и в то же время не хочу. Наконец я забираюсь в тележку и прошу его ни во что не врезаться. Он почему-то весь каменеет. Потом толкает тележку вперед, не говоря ни слова, видно, что он расстроен, а я не хочу, чтобы он расстраивался.
Мой отец всегда говорил: если кто-то расстроился, а ты не знаешь почему, скажи что-нибудь неожиданное, и он улыбнется. С Лэндоном я никогда такого не делала – боялась, он примет меня за сумасшедшую, да я и сама не очень-то люблю неожиданное. Не знаю, улыбнется ли Куинтон, но если улыбнется, то дело того стоит.
– А ты знаешь, что медведи и правда косолапые? – говорю я и стараюсь не засмеяться, когда он смотрит на меня удивленными глазами. Я показываю на медведя на стене. – Тут только половина медведя, потому не видно, но это правда.
Куинтон смотрит на меня непонимающе, потом лоб у него морщится, и он начинает хохотать.
– Открой секрет, прошу тебя, почему именно сейчас ты решила со мной этим поделиться?
– Понятия не имею, – пожимаю я плечами, – зато теперь ты улыбаешься.
Он качает головой, старается принять серьезное выражение, но наконец сдается и, улыбаясь, катит тележку дальше. Мы заводим разговор о музыке и загружаем тележку покупками по списку Дилана. Когда доходим до палаток, Куинтон настаивает, что нужно проверить все подряд, чтобы понять, какая лучше.
Я свешиваю ноги из тележки, он подает мне руку и помогает выбраться. Все еще держась за руки, мы залезаем в одну из самых маленьких палаток и ложимся на спину.
– Как тебе? – спрашивает Куинтон; наши пальцы по-прежнему сплетены. – Сгодится неопытной девушке для первого раза?
– Может, и сгодится, но я думала, эта палатка для Дилана. – Я закусываю губу. И как только у меня вырвалось такое? Должно быть, дело в моей полной неспособности нормально изъясняться.
– Так и есть, – подтверждает он. – Я просто из любопытства спрашиваю.
– Тебе любопытно, какие палатки я люблю?
– Что ты вообще любишь.
Куинтон ждет, чту я отвечу, но мне нечего сказать. Я сама уже не знаю, что люблю и чего хочу.
Мы выбираемся из палатки, снова начинаем бродить по магазину и все так же держимся за руки – без всякой причины, просто оба не видим причин их разжимать.
– Мне нравится сиреневая, – говорю я, когда мы останавливаемся перед коробками с упакованными палатками.
Куинтон проводит рукой по волосам – той же рукой, в которой держит мою, и я чувствую, какие мягкие у него волосы.
– Да, вот только не знаю, будет ли Дилан в восторге от сиреневой палатки.