Обаяние запретности, греховности, преступности ласк только разжигало хотение, и они торопились взять друг от друга все что можно.
Марья Александровна, которая кинулась Невзорову на шею из мести, давно уже забыла этот мотив.
— Неужели это любовь?
Но и любви ради любви не было.
Было наслаждение ради наслаждения.
Она не старалась даже заглянуть в душу ее Пьеро (так переделала на увеселительный лад имя Пьер Марья Александровна), не хотела заглянуть ни в прошлое, ни в будущее.
Пусть на них карнавальные маски (он зовет ее тоже Би-ной, сокращенное от Коломбины), — да здравствует карнавал!
— Пьеро и Бина! Пьеро и Бина! как это красиво, как это театрально!..
И как это оригинально, что в первый раз они поцеловались в поезде.
И как это странно вышло: не он ее похитил, а она его увозила из Варшавы от родных и знакомых, от всего мира, жены и детей.
Как-то раз, один только раз за всю неделю Петр Николаевич видел во сне себя играющим на ковре с сыном.
Мальчик был весел и радостен, но вдруг беспричинно заплакал.
Петр Николаевич начал его утешать, целовать.
И вдруг заметил, что у него плечи Бины, что у него руки, как у Бины…
Мальчик улыбнулся. И тут Петр Николаевич подумал: «Да у него Бинины глаза… И волосы Бинины… И шея, и грудь… Да, совсем это Бина!»…
Она лежит перед ним на ковре и как котенок заигрывает.
— Смотри, как я сохранила свою грудь… Какое счастье быть бездетной!..
Да, у нее все такое молодое, крепкое.
Она вовсе не худая, но все такое упругое, сильное.
— Давай поборемся! Кто кого задушит.
Она схватила его голову и прижала к себе.
Он сперва, шутя, отбивался.
А она душила не на шутку и, прижатый к ее груди, он слышал злой раздраженный голос:
— У тебя тоже есть Тина! Ты тоже будешь изменять мне!
И, задыхаясь, он проснулся.
Бина спала с такой безмятежной, сытой улыбкой.
Лиловый бантик ее ночной сорочки, как цветок, упал на грудь, молодую, крепкую, желанную.
— Какое счастье, что она бездетна!
Глава сорок шестая В ЧЕНСТОХОВЕ
Ходили несколько раз в Ясногорский монастырь.
Видели скарбчик.
— По словам Дамазия Мацоха, это главная святыня монастыря.
На Петра Николаевича произвел глубокое впечатление вид в полутьме распростершихся тел молельщиц.
— Почему исключительно женщины? Разве вера привилегия женщины? Разве мужчины не умеют каяться?
Есть и хорошенькие.
И над ними, над их распростертыми униженно-ожидающими телами, занесена рука отцов Старчевских… Несчастные!..
И все-таки Петр Николаевич завидует им:
— Верить — ах, это такое счастье…
Бина, кажется, верит. По крайней мере, она часто крестится.
— Я верю по-своему…