Ниже по течению реки, в долине, караван встретил деревни
оседлых орочон-хлебопашцев.
Караван благополучно двигался по Маньчжурии. Казалось, все
шло как нельзя лучше. Но Кропоткин понимал, что чем дальше
они углублялись в Маньчжурию, тем положение становилось
рискованнее. Но это только поднимало его настроение и
подзадоривало бороться за успех предприятия.
Неизвестно было, чем еще закончится история с китайским
чиновником. После столкновения чиновник попрежнему не покидал
их. С утра он уезжал куда-то вперед, а на всех остановках он вдруг
оказывался со своей палаткой тут как тут, рядом с палатками
каравана. Трудно было угадать, что он думает предпринять. Было
несомненно только, что он послал своего гонца в Цицикар за
распоряжением к цзянь-цзюню (губернатору). Кто знает, как
распорядится цзянь-цзюнь? Решит ли вопрос с караваном сам, на свой
страх, или пошлет за инструкциями в столицу — Пекин — к
высшим властям?
Кропоткин решил, что надо спешить, но не показывая вида,
нельзя задерживаться и терять время. И караван шел без всяких
дневок. Ехали очень скоро, километров по тридцать, по сорок в
день. Поднимались с рассветом. Кропоткин часто определял
направление пути и пройденное расстояние.
Когда китайский чиновник уезжал далеко вперед, Кропоткин
пользовался случаем: собирал камни и отбивал геологическим
молотком породы в тех местах, где были обнажения. Он, конечно,
собрал бы много больше того, что было в его сумке, если бы мог
чаще отлучаться в сторону от дороги и делать остановки.
Приходилось брать только то, что попадалось на пути, и все-таки он
собрал около ста двадцати экземпляров горных пород.
На счастье Кропоткина, днем никто к каравану не приставал и
не мешал ему по пути делать съемку. А если изредка и
присоединялся к ним какой-нибудь хаван, то-есть солдат, или крестьянин-
попутчик, то Кропоткин или отставал от каравана, или уезжал
вперед и работал со своей бусолью. По этому материалу он
впоследствии составил довольно точную карту пути, хотя сам, по присущей
ему скромности, считал, что только внес кое-какие поправки в
старые карты. А по существу, карта западной Маньчжурии была
составлена им заново.
Кропоткин работал, как будто не замечая безмерно
надоевшего всем спутника — китайского чиновника. Он не говорил ни Са-
фронову и никому другому о том риске, которому он больше всех
подвергался. Дело в том, что совсем недавно, в июле 1863 года,
Кропоткин был в Айгуне у цзянь-цзюня с визитом по поручению
Корсакова, и чиновники айгуньского цзянь-цзюня могли запомнить
Кропоткина в лицо. Правда, они видели тогда его в форме