Так день за днем поезд двигался в сторону Германии. На больших станциях он останавливался, и охрана открывала двери. Мы толпились возле этой двери, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха. Вымученные, обессиленные в дороге без воды и пищи, в старом, черном от угольной пыли, обмундировании, мы имели страшный вид. Но для немцев, которые приходили на вокзал, чтобы посмотреть на русских воинов, это было довольно приятным развлечением. Во многих из них на лицах появлялись пренебрежительные улыбки. Однако были и другие лица – на таких ощущалась тревога, а иногда и жалость. Они же понимали, что и их солдаты гибнут на фронтах и попадают в плен.
Через двое суток поезд прибыл к пригороду Берлина. Нас вывели из вагонов и под сильной охраной строем повели к походной кухне. Там дали по миске супа и по куску хлеба и повезли к центральному лагерю военнопленных. Этот лагерь был комплексной, здесь были зоны для французов, англичан и военнопленных других государств. Для них были построены отдельные бараки, и им разрешалось даже получать посылки. Для наших же было отведено обычное песчаное поле, обнесенное высокой изгородью из нескольких рядов колючей проволоки. На некотором расстоянии одна от другой по этой изгороди располагались вышки охраны с часовыми.
Лагерь вызывал у нас гнетущее впечатление. Он был разделен на отдельные части, в любой из которых размещалось где-то около двухсот человек. Нас предупредили, что каждый из нас будет получать питание в конкретной части лагерной зоны. И, если на время его получения кого-то там не будет, пищи он не получит. Таким образом, из указанной зоны можно было выходить на территорию всего лагеря, однако во время получения пищи обязательно нужно быть на месте. Если не будешь, то без пищи пропадешь.
Кушать давали один раз в день, где-то в двенадцать часов дня. Приносили к нашей изгороди бачки с баландой из брюквы. Раздачей руководили патрули – немцы с дубинками в руках, а распределяли полицаи из наших. Порядок раздачи был такой, как и в предшествующем лагере, кто не успел подставить сосуд – оставался без порции. Полицай не очень и смотрел, куда он льет баланду, лишь бы из рук. За таким порядком не один оставался голодный до следующего дня. Выдавали один литр баланды и одну буханку хлеба на восемь человек. Такая порция позволяла едва поддерживать жизненные силы, и поэтому все свободное время наши мысли были заняты мыслями о пище. Люди бродили по зоне, как тени.
Периодически нас выстраивали на плацу и раздевали догола. Так мы стояли по несколько часов, а эсэсовцы ходили по шеренгам, вглядываясь в лица и, выискивая командный состав. Периодически они рылись в одежде, и если там что-то находили, то выводили таких в отдельную шеренгу. Вырваться с того ада было практически невозможно. От постоянного недоедания силы нас постепенно оставляли.