— Если этот один — хороший, то это уже очень- много...
Аллочка улыбнулась мне так нежно, что у меня перехватило дыхание. Всего несколько минут назад я разговаривал с ней свободно, даже немного небрежно, а тут почувствовал, что не могу выдавить из себя ни одного слова. Я только смотрел на нее — красивую, тоненькую,
темноглазую, черноволосую — и неудержимо, глупо краснел.
Я прекрасно понимал, что надо сейчас договориться с Аллочкой о встрече, назначить свидание, может, пригласить в театр или на концерт, но почему-то я не мог это сделать и, тупо глядя на асфальт, с трудом выдавил из себя только одно приглашение:
— Приходи ко мне в гости, Аллочка... У меня двадцать четвертого день рождения... Придешь?
Аллочка, склонив голову набок, посмотрела на меня удивленно, даже, пожалуй, немного насмешливо, но согласилась:
— Приду.
И тут же записала в крошечный блокнотик мой адрес.
Уже потом, простившись с ней, я понял: пригласил я ее на день рождения только потому, что боялся, как бы она не отказалась встретиться со мной. А не прийти на день рождения неудобно.
Аллочка пришла и весь вечер была в центре внимания.
Дела, рассказывала анекдоты, смеялась и тормошила всех. Родственники восхищались ею открыто, по старой памяти. Трое моих друзей глядели на нее во все глаза, наперебой приглашали танцевать и вообще старались не отходить от нее. Я был глупо горд, счастлив,
но где-то в душе у меня что-то свербило, потому что Аллочка ничем не выделяла меня среди остальных, а мне почему-то казалось, что я имею больше прав на ее внимание, чем кто-то другой.
Когда она собралась домой, я поехал ее провожать, несмотря на то, что родственники еще оставались и мама смотрела на меня укоряющими глазами.
Мы медленно шли с Аллочкой от метро по тихой Метростроевской, потом свернули к еще более тихому .Молочному переулку, прошли по мокрым от дождя и звонким каменным плитам возле старых стен бывшего монастыря. В переулке горели редкие тусклые лампочки.
Аллочка рассказывала о своей жизни, о том, что у мамы после гибели отца плохо с сердцем. Надо бы отправить ее на курорт, но нет денег. Вот когда дядя Семен продаст маленький дом. он отдаст старый долг.
Так он обещал. Он должен много. Маме хватило бы этого на три года, чтобы каждый отпуск ездить в Мацесту.
— Это все-таки скотство! — возмутился я. — Знать, что твоя мать больна, и не отдавать деньги... Это скотство!
Уж в крайнем случае можно что-нибудь там недостроить, а деньги отдать!..
— Ты зря кипятишься! — Аллочка улыбнулась,—
Все это естественно... Каждый старается устроиться в жизни получше... И это легче всего сделать за счет других... Тут уж кому как удастся...