Кинув записку на письменный стол, я начал разогревать себе обед.
Уже доедая суп, я подумал, что, если в Малаховке действительно случилось несчастье, кто-нибудь обязательно позвонит маме на работу. Если же мама ничего не знает, на записку можно не обращать внимания.
Через десять минут я уже звонил маме из ближайшего автомата.
— Сема, ты? — Голос у мамы встревоженный. — Ты получил записку?
— Какую записку?
— О том, что случилось в Малаховке... Я звонила в соседнюю квартиру, просила написать тебе... Мне об этом сообщили еще утром.
— Получил, мама. Я сейчас еду в Малаховку.
— Езжай. Я приеду туда прямо с работы. Дождись меня.
—Хорошо.
Я вешаю трубку и почти бегу к метро, как будто от того, насколько быстро я приеду в Малйховку, что-нибудь зависит.
Через полтора часа я уже в Малаховке, у дяди Семена.
Еще проходя по двору, я машинально отмечаю про себя, что готова уже на только первая, но и вторая терраса и что маленький домик огорожен забором. Видно, продан.
В доме много народу. Ходят и сидят какие-то незнакомые люди, наверно, соседи. Холодно, все в пальто.
Видно, сегодня не топили. Моя двоюродная сестра Светка, дочка дяди Алексея, закутанная в пушистый платок, из-под которого испуганно глядят на все большие карие глаза, рассказывает мне, что Киру нашли утром на улице, на дороге со станции. Она уже была мертва. Убили ее ночью из нагана. Многие слышали выстрел. Почему убили, непонятно. У нее ничего не взято, даже часы остались на руке, а деньги в сумке.
Возвращалась она поздно потому, что было комсомольское собрание в институте, а потом она еще куда-то заезжала по поручениям дяди Семена. Дядя Семен и тетя Оля решили, что она заночевала в Москве, у Аллочки,
и не волновались. А утром к ним прибежали и сказали...
— А где она сейчас?— спрашиваю я.
— Кто?
— Кира...
Я почему-то не могу сказать иначе.
Светка понимает. В ее глазах появляются слезы.
— В морге. Увезли на вскрытие.
Все это кажется мне диким, невероятным, непонятным.
Была война. На ней убивали людей. Это тоже было дико, но, по крайней мере, понятно. Война есть
война. А ведь сейчас войны нет! Почему же убивают?!
Кто? За что? Разве Кира могла хоть кому-то сделать что-нибудь плохое?..
Я стою у стены и молчу. Все случившееся как-то не переваривается, не укладывается в моей голове.
Тети Оли не видно. Светка говорит, что она лежит в спальне, что ей плохо, и там Светкина мама.
Дядя Семен маячит по всему дому — приходит, уходит, сидит у стола, потом снова ходит из комнаты в комнату и все говорит, говорит, ни к кому не обращаясь.
Я прислушиваюсь и улавливаю, что он говорит о