— Пулеметными лентами, — раздраженно подсказал капитан, но отец не повторил его слов.
— Какой-то из их начальников (там много их, не разберешь) хотел убить героя офицера. Он уже приставил пистолет к его виску, когда, — я должен сказать, что русские женщины действительно прирожденные героини! — графиня Панина — при ее имени и общественном положении! — встала на колени на грязную мостовую перед этим большевиком. Это был потрясающий момент. Даже этот мазурик был, видимо, смущен. Он сунул револьвер за пояс или куда это там… Я стоял впереди других, и вдруг он схватил меня за руку и приказал задержать. Я не знаю, почему именно на меня он обратил особое внимание. Может быть, потому, что вид у меня был такой, как бы… да, я не из пугливых и твердо высказал свой протест против кровопролития! Меня схватили, наставили на меня ружья, и должен сказать, я уже мысленно прощался с вами, мои друзья, с Зиночкой… — Зина перестала сдерживаться и зарыдала. — Но слова графини Паниной подействовали, видимо, даже на них, — заключил Михаил Борисович, — и вот я вновь среди вас, мои дорогие друзья.
В наступившей тишине слышалось только всхлипывание Зины. Потом молчание сменилось общим шумом, восклицаниями, криком.
— Это ваш полк там бесчинствует! — кричал прапорщик капитану Орлову.
— Разбойники в центре столицы! — плевался учитель. — Но это же неслыханно!
— Вы герой! — восхищался помощник присяжного поверенного.
Капитан Орлов спросил отца:
— Ты говоришь, что прошли к Дворцовой площади, — значит, большевики подступили к Зимнему дворцу? Они могут ворваться и арестовать правительство.
— Но правительство обеспечило себя достаточной охраной, я надеюсь. Если же нет… — И Михаил Борисович развел руками. — Керенский уехал в ставку, чтобы привести войска с фронта.
— Папа, — нервно перебил капитан, — у меня к тебе крайне срочное дело. Разреши пять минут конфиденциального…
Но в этот момент опять появилась в дверях массивная фигура известного адвоката.
— Михаил Борисович…
Орлов тотчас же поднялся и поспешно прошел с важным гостем в кабинет.
Только через час капитан оказался наедине с отцом в кабинете, где солидные, обитые черной кожей кресла и диван вполне гармонировали с дубовым письменным столом и шкафом.
— Папа, — заговорил капитан, — мне нужны деньги. Я твердо решил бежать. Я хочу бежать обратно на фронт и оттуда двинуть полки на Петроград. Но у меня нет ни копейки денег. Папа, не думай, что это опять на картеж. Все, что у меня было, я к черту проиграл вчера. Но я дал зарок: не беру карт в руки, пока не прогоню большевиков. Можешь мне поверить. Дай, папа, денег. Сегодня они могут арестовать правительство — надо немедленно бежать!