Мы поднимаемся на второй этаж, она идет скромно, как в гостях. Хотя папа ее здесь — глава… Несколько человек раскланиваются с ней. Оглядывают меня, мой большой пакет.
У двери в кучку сбились абитуриенты.
— Заходите, Алексей, не стесняйтесь.
— Неудобно первыми.
— А вы разве не хотите быть первым?
Она внимательно смотрит мне в глаза.
— Как вы хотите, чтобы я ответил на этот вопрос?
— Как вы хотите, так и ответьте, — улыбается она.
Я осторожно ступаю по гулкому, скрипкому паркету. В зал уверенной походкой входит человек средних лет с приятным лицом, в цветной рубашке. За ним следом пара молодых ассистенток, которые кладут на стол ручки, списки, бумагу и прочую канцелярию.
— Таиса Эросовна, какими фантазиями?
— Здравствуйте, Бо-рис Ни-ко-ла-ев-ич, — раздельно по слогам произносит она. — Мой нью-йоркский гость захотел посмотреть прием в театральное училище.
— А он понимает на нашем тарабарском языке?
— Он даже пишет на нем, — думаю, и этот эпизод попадет… в какие-нибудь писания!
Она представляет нас:
— Алексей Сирин.
— А это Ремизов, Борис Николаевич.
Я наклоняю голову. Он кивает:
— Ну, начнем тогда. Хотите сесть рядом со мной, Тая?
— Почту за честь и счастье, — улыбается она.
— Запускайте первую пятерку и закройте дверь, чтобы потом не входили, — просит он.
За столом нас оказывается человек шесть. Дверь не запирается, сломан замок, посему ее закладывают на стул. «И дым отечества…» «Совсем как в Америке», — думаю я.
Первая пятерка садится на скамью напротив нас.
— Ну, кто хочет начать? — спрашивает Ремизов.
— Какой это тур? — шепчу я Тае.
Она спрашивает и шепчет мне в ответ:
— Первый.
Никто не решается, и тогда он предлагает начать молодому человеку. Я достаю, стараясь бесшумно, из пакета желтый блокнот с бледными страницами и все почему-то смотрят на меня, кроме Таи. Она спокойно относится, что я все время что-то записываю. Разные мысли.
Во второй пятерке мне нравится милая стройная девочка Елена Гусарова, которую я бы с удовольствием пригласил… Но думаю, что спрашивать Таю о помощи в этом вопросе не совсем удобно. Я сижу и вспоминаю: перехватившее горло, непослушный голос, слабеющие ноги — мои вступительные экзамены и мечты стать актером. Но я не хотел тогда на сцену, а хотел в кино.
В перерыве между пятерками он спрашивает ее:
— Как ваш батюшка?
— Прекрасно. Они на даче сейчас.
И переводит разговор. Следом он спрашивает меня:
— Что вы пишете?
Я говорю в двух словах. У Таи какое-то слегка насмешливое отношение к нему. И мне это передается.
В последней пятерке последним читает большой белоголовый мальчик в ужасных штанах и мятой рубашке. Но, выйдя на середину, он преображается. Он читает сатирическое «меню» Булгакова, но с такими интонациями, ужимками и легкой пародией, что все начинают улыбаться.