— А они — не женщины?
— Они — нечто иное. А вы боитесь, когда быстро?
— Что вы, я очень люблю быструю езду. Просто не знала, что вы еще и прекрасный водитель.
— То ли еще будет.
— Я почему-то вам верю.
Мы рассмеялись вместе. Это становилось уже рефреном.
«Драгоценности» мне передают за два переулка от дома, при свидетелях, ее папаша, в шесть вечера я должен привезти их назад. Иначе — тюрьма, за невыполнение приказа судьи. Какая мерзкая процедура. Неужели их маму я когда-то любил?..
Я сажусь за руль и думаю о бессмысленности принципов и символов в мире. Можно и так: о бессмысленности принципов и идеалов в мире.
Я везу Таю и детей в луна-парк с колоссальным количеством аттракционов. Хотя жизнь сама — большой скучный аттракцион. Впрочем, зависит от того, сколько заплатил при входе.
В шесть вечера я прощаюсь с детишками и целую их щечки. Их забирают у меня — за два переулка…
Через несколько дней, в августе, мы смотрим по телевизору, как в Цезарии один Император сбрасывает другого Императора и происходит революция. Такого еще не бывало! Разве только когда картавенький влез на чахленький броневичок.
Все советуют Тае не лететь туда к первому сентябрю, так как в разгар плебсовских волнений даже Бог не знает (хотя и подозревает), куда это повернется и во что выльется.
Но она упрямая.
— У меня начинаются в театре репетиции. Там мама и папа.
— А если театр взорвут или разрушат?
— Значит, судьба.
Ее уговаривают три дня, но первого числа она улетела. Империя была закрыта, в нее впускали только своих граждан. Назад.
Двадцать пятого сентября у нее был день рождения. Я позвонил поздравить ее и пожелать!
Она была навеселе, слышались празднующие голоса. Репетиции начались. Театры разрешили открыть снова. Первого октября начинался сезон. Империя раскачивалась слева направо. Как страшный маятник. Но на Олимпе понимали: помимо хлеба, людям нужны были зрелища.
Во время ее пребывания мы каждый день что-то пили и через вечер — заканчивали у стойки бара. У меня потянулись какие-то непонятные нити из канала при мочеиспускании, без всяких резких ощущений.
Я записался к известному урологу на прием и утром сдал ему первую мочу. Он сам смотрел ее в микроскоп, не отправляя в лабораторию, после чего пригласил меня в кабинет.
— У меня для вас нехорошая новость. (Низ живота противно свело и потянуло.) Вы заражены трихомонозом.
Я сидел, как будто меня прибили кувалдой. Первое венерическое заболевание в жизни. И от кого!
— Судя по всему, он не новый, а хронический.
Я вздрогнул:
— То есть?
— После пятнадцати первых дней трихомоноз становится хроническим.