Колодец стоял в центре небольшого аула. Грачев размотал длинную веревку, привязанную к ведру, и долго опускал в темные недра, пока ведро не плюхнулось в воду. Потом стал поднимать, перехватывая веревку руками. Двадцать пять ведер в одну и двадцать пять во вторую бочку натаскал Грачев из колодца, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть любопытствующих ребятишек, о чем-то галдевших по-казахски, громко и оживленно.
Потом он поехал обратно. Лошади шли еще медленнее, повозка кренилась из стороны в сторону и скрипела, из бочек то и дело выплескивалась вода, свертываясь на дороге в грязные шарики. Оглядываясь на них, Грачев хмурился, ему было жалко пролитой воды но он тут же отворачивался: все равно!..
Смуглокожая девица в белом поварском колпаке и в цветастом сарафане, присев на корточки, раздувала плиту. Это, очевидно, и была Синица. Грачев негромко кашлянул. Девица обернула раскрасневшееся лицо, выпрямилась и удивленно вскинула на него зеленоватые насмешливые глаза.
— Ты-и есть новый водовоз?
— Я, — мрачно ответил Грачев, предчувствуя каверзу. — А что?
Синица еще раз зыркнула по нему глазами и быстрым движением заправила под колпак прядь светлых, чуть рыжеватых волос.
— А ты ничего… Ну, давай выливай.
Грачев взял ковшик и принялся им вычерпывать воду в два объемистых бака.
— Да ты что, с ума спятил? — накинулась на него Синица. — Ковшом? Да ты так до вечера будешь… А шланг зачем?
И она принялась поучать его, как надо пользоваться резиновым шлангом, а потом, когда вода была вся перелита, опять погнала его к колодцу.
Когда он возвращался, солнце уже палило нещадно. Пришлось снять с себя гимнастерку, от блеска хромовых сапог давным давно осталось одно воспоминание. Но и жара и пыль — все это было ерунда по сравнению с тем, что он выслушивал возле кухни. Эта девка-повариха не ставила его ни в грош.
Юна кричала:
— Эй, водовоз, давай лей-выливай!
Она смеялась:
— Смотри, не загони вороных коней!
Она распевала:
Удивительный вопрос:
Почему я водовоз?
Она куражилась над ним весь день и это было самым скверным. Ворочаясь ночью на жестком ложе в полевом вагончике, Грачев с тоской вспоминал родную заставу, друзей-товарищей, капитана Ремизова. "Зачем я, идиот, не послушался его? Жил бы там сейчас, как царь и бог и воинский начальник. А здесь? Что я значу здесь? Вода… Подумаешь — вода. Любой бы справился на моем месте не хуже".
Утром он постарался встать раньше всех. Но, — оказывается, на току работали круглосуточно. Возле бочек уже умывались девчата, черпая воду кружкой. Они встретили его любопытными взглядами и приветственными возгласами, но из кухни уже орала Синица: