— Уговорил, черт речистый! — хлопнул Угрюмченко по плечу Колобков.
— Ай-ё-ё-ё! — скривился механик. — Иваныч, мля, у меня ж рука сломана, ты что, мля, делаешь?!
— Так она же у тебя пониже сломана, — испугался Колобков.
— Дак все равно больно! Бутылка с тебя за это, Иваныч.
— Хи-и-итрый… — осклабился Петр Иванович. — Зинулик, выдели Петровичу за мой счет четверть коньячку.
— Вот кого точно надо за борт, — указал на птеродактиля Угрюмченко. Тот, догадавшись, что речь о нем, яростно защелкал клювом. — Я из-за этой птицы в гипсе хожу. Вот как я буду тут все раскладывать, если у меня рука сломана?
— Рука сломана? — неожиданно проснулся Каспар. Он взглянул с вершины металлической горы на механика, оглушительно чихнул, надышавшись ржавчины, и сонно переспросил: — Рука сломана? Птица сломала руку?
— Ага, — осторожно кивнул Угрюмченко.
— Ну, этому горю нетрудно помочь. Шшука’покр аутлесс иттен-хорр зоно… или соно?…
С коротеньких толстых пальцев Каспара сорвались тысячи крошечных искорок. Они в мгновение ока окутали Петровича, и гипс упал на пол. И одежда тоже.
А вместо механика из-под нее выбрался здоровенный взъерошенный беркут.
Сотворить жизнь? Ничего сложного.
Хэвиланд Таф
— Петрович, это ты? — осторожно спросил Колобков.
— Не уверен… — медленно ответил беркут.
Голос прозвучал глухо и в другой тональности — за отсутствием зубов и совершенно иным строением языка и неба Угрюмченко не мог говорить так же, как раньше. Но все буквы выговаривал совершенно отчетливо.
Птица, в которую он превратился, оказалась весьма крупным представителем орлов. Настоящий «царь птиц». Почти метр в длину, а размах крыльев добрых два с половиной. Длиннющие искривленные когти на лапах, мощный клюв, суровые желтые глаза. Перья по большей части коричневые, но на затылке и шее — белые. Видимо, так отразилась седина Угрюмченко.
— Ну как, рука больше не сломана? — добродушно улыбнулся Каспар.
— Нет… но теперь это вообще не рука! — угрожающе взмахнул крылом Угрюмченко.
Огромный беркут раздраженно прошелся взад-вперед, сопровождаемый загипнотизированными взглядами семьи Колобковых и Гены с Валерой. Когтистые пальцы шевелились очень неуклюже — человек, попавший в это тело, чувствовал себя крайне неловко. Он все время поворачивал голову влево-вправо, не в силах приспособиться к птичьему боковому зрению, когда отлично видно все, расположенное по бокам головы, и крайне скверно — то, что прямо спереди.
— Иваныч, я так не согласен! — наконец заявил он. — Ты, Кио недоделанный, превращай меня обратно, слышишь?!
— Обратно? — удивился Каспар. — Ты что, не птица? Тебя кто-то заколдовал?