А она уже плакала, тихо и безнадежно, как побитый ребенок.
— Ну, ему это так не пройдет! — Он еще никогда не испытывал такого гнева. — Я пойду в полицию, Алли. Я засуну его за решетку — пожизненно!
— О, Роберт! — Даже голос у нее изменился. Казалось, это говорит не юная девушка, а умудренная горьким опытом женщина. — Чего хорошего из этого выйдет?
— Что ты хочешь сказать?
— Он всегда так, когда напьется. Говорит, что я похожа на мать.
— На твою мать?
— Она была танцовщицей — разъезжала с труппой по стране. Они приехали сюда из Америки, но она англичанка. — Теперь ему стало ясно, откуда взялась у нее та неавстралийская интонация, которая так привлекла его. — Он влюбился в нее. Предложил свой дом. Но она не могла его выносить. Нашла другого и сбежала. А он не забыл и не простил. Говорит, что все женщины врожденные лгуньи и шлюхи, и это можно только силой выбить из них.
— Но ты, Алли! Ты?
„Ты сама невинность, — вертелось у него на языке. — Как ему в голову могло прийти наказывать тебя, бить…“ Его трясло от негодования И если бы сейчас в дверь вошел Джим Калдер, он прибил бы его на месте. Чтобы человек мог сделать такое…
— О, Алли, бедная девочка, бедняжка, милая…
Чувства в нем смешались и, казалось, весь мир перевернулся. Только сейчас вся боль выплеснула из нее; горькие слезы полились по избитому лицу. Ее слезы отдавались в нем острой болью: он чувствовал, как внутри все кровоточит и разрывается. Девушка боялась поднять на него глаза, ей было стыдно от того, что ее избили, как будто она сама была виновата Ему хотелось помочь ей, исцелить, вобрать ее в свою душу. Он чувствовал, как маленькое тельце трепещет в его руках, вдыхал нежный, детский запах волос, смешанный с резким запахом горя. С бесконечной нежностью он обнял ее. Она прильнула к нему, погрузилась в его объятье, словно там и родилась. Не выпуская ее, он прижался губами к макушке и погладил гладкие светлые волосы. Потом повернул ее заплаканное лицо и поцеловал в губы.
Время словно остановилось. Радость охватила его душу и отозвалась во всем теле, вырываясь в бесконечность. Он не мог сказать, где кончается его жизнь, его дух, его физическая реальность и начинается ее мир. Она издавала какие-то отрывистые бессмысленные звуки, какие-то животные нежные всхлипы и шепоты, мурлыкая от восхищения, подставляя его ласкам лицо, как цветок, тянущийся за солнцем. Он вновь и вновь целовал ее, прижимая к себе все крепче и крепче, упиваясь близостью ее тела, всего ее существа, раскрывающегося перед ним подобно девственной земле перед своим покорителем и владыкой. Горячо бьющееся сердце, теплая, прижавшаяся к нему плоть, шелковистая кожа спины, доступная его рукам, благодаря открытому летнему платью, женственная округлость ее бедер — все было покорно его власти, его поклонению, его…