«О чем она сейчас думает?»— часто спрашивал он себя, устремив взгляд вроде бы на доску, а между тем подробно рассматривая Тамару. Этот вопрос иногда подтачивал самую сердцевину Мишкиного существа, завладевал им настолько, что глаза его отуманивались, стекленели и затылок соседки словно растворялся в смещенном пространстве. Мишка приписывал Тамаре самые непристойные мысли и злорадно усмехался, как если бы уличил ее в каком-нибудь грязном поступке. Он шумно выдыхал воздух и оседал, далеко вытягивая ноги, касаясь ими подножки противостоящей парты или даже ног Тамары. Та в таких случаях либо непроизвольно отставляла их, либо оборачивалась и проводила по Мишкиному лицу отсутствующим взглядом, не выражающим ни сочувствия, ни досады, ни даже любопытства. Мишка тоже не задерживал глаз на постном лице Тамары, словно ему и дела до нее никакого не было.
В школе подступиться к ней не выпало момента, озабоченный совсем иными делами, Мишка уехал в техникум.
Однако всякий груз с души его спадал трудно, и, когда по прошествии нескольких лет он заявился к матери погостить после трудового лета на стройке и неожиданно, на именинах своего одноклассника, уже самостоятельного парня Николая Подчуфарова, встретил угольнобровую Тамару Позднякову, он, словно долго ждал этого и к этому готовился, устремился в атаку…
Удивленная Ольга усадила Тамару прямо во дворе, на скамейку, врытую подле сарая. Тамара опустилась было на нее, но тут же привстала, спросила, нельзя ли им поговорить в комнате. «Да, да, пойдем, милая, в комнату, конечно». Они прошли в дом, Тамара села за стол возле одного окна, Ольга напротив, возле другого. И тут только тяжело, предчувственно заколотилось сердце Ольги, и чем дольше она смотрела на неожиданную гостью, тем сильнее бухало у нее в груди.
Тамара ни на чем не остановила внимания, не осматривалась, как это обычно делают люди, попавшие в новую обстановку. Она молча сложила на коленях руки и оборотила на Ольгу глаза и так сидела некоторое время. Ольга совсем истомилась в эти несколько секунд, но что-либо спросить не решилась, только смягчала, как могла, лицо да частым морганием пыталась осушить почему-то вдруг набухший глаз.
Тамара смотрела на Ольгу, ноздри ее нервно вздрагивали, и вдруг неожиданно, точно прыснув, она разрыдалась. Сидя прямо, не опустив головы, она плотно сжимала ресницы, и из-под них на щеки, подбородок, на дрожащую грудь бежали слезы.
Ольга, охваченная холодом, вскинулась было со стула, ко Тамара, с силой раскрыв заволоченные влагой глаза, судорожно всхлипнула и извинительно сморщилась. Ольга заспешила к комоду, вынула из бокового ящика отглаженный носовой платок и протянула Тамаре. Та, успокаиваясь, затрясла головой, достала из сумки свой — помятый, душистый — и закомкала в кулаке. Потом вытерла слезы и, сквозь горькую усмешку, как-то сникло и бесцветно произнесла: