Ныне бессильна сама пылкой любви избежать.
И заклятия я, и травы, и чары забыла;
Что мне богиня и что сила Гекаты святой!
И безрадостен день, и, бодрствуя в горькие ночи,
Сердцу печальному миг сладкого сна не найти.
В силах была усыпить дракона, себя же бессильна!
Каждому наши труды, видно, полезней, чем нам.
Тело, спасенное мной, разлучница – тварь обнимает,
Ей достаются плоды наших тяжелых трудов.
И, быть может, не раз, пред глупой кичася невестой,
И для пристрастных ушей милый слагая рассказ,
Нравы мои и лицо ты новой чернишь клеветою.
Пусть веселится, смеясь нашим порокам, она!
Пусть, насмехаясь, лежит высоко на пурпуре Тирском!
Скоро заплачет, и жар пламенем мой превзойдет!
Был бы лишь нож, да пламени пыл, да сок ядовитый, —
Неотомщенным никак наш не останется враг.
Если же, чудом, мольбы железное трогают сердце,
Речь недостойную, верь, нашей прослушай души.
Также тебя я молю, как часто меня умолял ты,
И не стыжуся к твоим робко ногам припадать.
Если тебе я гадка, детей-то хоть общих попомни, —
Станет невинных детей грубая мачеха гнать.
Дивно похожи они на отца; смущаясь их видом,
Только на них погляжу, чувствую влагу в глазах!
Вышними ныне молю и светочем пламенным деда,
Службой моей и детьми, милым залогом любви:
Ложе верни, за него ж безумная бросила столько,
С верностью слово сдержи, бедной заступником будь.
Помощи я не прошу от быков у тебя, от героев, —
Я не молю, чтоб змею злобную ты победил:
Только Язона хочу, которого я заслужила,
Кто предавался мне сам, с кем я детей родила.
Спросишь, – приданое где? – на поле мы том сосчитались,
Где ты распахивал новь, чтобы похитить руно.
Этот баран золотой, сверкающий золотом шерсти,
Наше приданое; ты нам не воротишь его.
Наше приданое – жизнь твоя и твоей молодежи.
Груды Сизифовых
[169] ты ль, низкий, сбираешь богатств!
То, что живешь, и с тобой невеста великая с тестем,
То, что меня обмануть можешь, все дело мое.
Скоро я, скоро их всех… но надо ль предсказывать кару?
Сколько безумных угроз гнев порождает в груди!
Гневу последую я; и, может, раскаюсь в поступке…
Каюсь и ныне, что муж мною неверный спасен.
Это ж увидит уж бог, мое возмущающий сердце.
Что-то великое мне тайная дума сулит.