Нет, улетел ты стремглав и, парус твой в море манивший,
Милый одним морякам ветер свистал, а не мне.
Ветер был морякам угоден, жене неугоден:
Вмиг из объятий моих вырвался Протезилай.
Я наставленья свои обрываю, не кончивши речи,
Силы едва я нашла вымолвить грустно: «прости»!
Бурно Борей налетел, схватил паруса и напружил,
И далеко от меня Протезилай исчезал.
Любо мне было глядеть, покуда возможно, на мужа
И за тобой далеко следовать взором своим.
Уж и тебя не могла, так парус твой видеть могла я,
И к дорогим парусам долго прикован был взор.
Но когда уж и ты, и парус исчезнул летучий,
И, куда ни взгляну, – море и море кругом,
Свет погаснул с тобой, и в мрак густой без кровинки
Я повалилась без сил, слабых не чувствуя ног.
Свекор насилу Ификл, насилу Акает
[172] престарелый,
Грустная мать наконец свежей водой подняла.
Нежной услуга любви, но горькая сердцу услуга!
Я рассердилась, что мне, бедной, нельзя умереть.
Только в сознанье пришла, вернулись и муки с сознаньем,
В чистую душу любовь к мужу вонзилась стрелой.
Уж и не думала я давать расчесывать косы,
Радости пет – золотой тело одеждой покрыть.
Как виноградным копьем Двурогого тронута бога,
[173]Я и туда, и сюда в диком безумьи мечусь.
Если ж сойдутся порой Филакийские
[174] жены и скажут:
«Что ж, Лаодамия, в свой царский оденься наряд!» —
Нет, не жене щеголять в окрашенном пурпуром платье,
Мужа покуда томит под Илионом война.
Мне ль заплетать волоса, а шлемом он голову давит?
В новых одеждах ходить, мужу в тяжелой броне?
Сколько могу, нищетой твоим подражать я невзгодам
Буду, и годы войны в горькой тоске проведу.
О ненавистный Парис, родне-же на горе красавец,
Столько ж бессильный будь враг, сколько коварный был гость.
Лучше бы ты красоту похулил Тэнарской хозяйки,
[175]Или твоя красота ей не пришлась по душе.
Ты ж, за беглянку – жену так много трудов предпринявший,
Скольким на слезы пошел мстителем ты, Мевелай!
Боги, молю вас, от нас отстраните знаменье злое, —
Пусть воротившийся муж жертвует Зевсу доспех.
Но трепещу, чуть придут на память зловещие войны;
Катятся слезы, что снег, тающий в жарких лучах.
Илион, Тенедос, Симоис, и Ксанфос, и Ида, —
Право-же звуком одним эти страшны имена!
Ах, не посмел бы украсть, когда бы не чувствовал силы,
У Менелая Парис: ведал он силы свои.
Так и пришел, говорят, красуяся золотом пышным,
И принося на себе много Фригийских богатств,
С войском и с флотом, с каким жестокие войны ведутся;
Царства немалая часть шла за Парисом во след.
Этим то, знать, и пленил тебя он, сестра с близнецами,
Ледина дочь; и для нас это же гибельный знак.