Внизу молчали. Сафар тщетно делал пальцами решетку перед глазами, стараясь сообразить, куда разрядить пистолет. Новый сноп света ударил сзади и окончательно ослепил его. Внизу ничего не было, кроме двух беспощадных прожекторов.
— А теперь стреляйте в меня, — громко сказал Сафар. — Вы можете меня убить, я не сдаюсь.
Он подождал, потом лег на спину. Он смотрел в небо и думал: «У меня есть достаточно заслуг перед богом, меня ждет рай. Коммунисты не догадаются помешать мне войти в рай, как хитрые англичане, которые когда-то рубили головы и сжигали тела мусульман».
Всю жизнь Сафар безусловно верил словам служителей ислама, убеждение в их правоте никогда не покидало его. Единственный путь спасения человека… Если не удалось обеспечить себе покойную старость, то разве не высшее благо — умереть воином ислама? Но враги Сафара не принимали последнего боя, и Сафар боялся, что если он вслепую бросится со стены, его схватят и он не сумеет заставить убить себя.
— Одумайся, сдавайся, — соблазнял голос невидимого человека. — Никто не собирается в тебя стрелять. Бросай оружие, и ты будешь под властью закона. И если ты раскаешься, ты можешь ждать милости.
У Сафара была с собой одна пробирка с американским порошком, другие остались в доме Исмаилова. Не боясь содержимого, Сафар концом ножа вытащил пробку и опять встал во весь рост. Он размахивал откупоренной пробиркой, чтобы порошок рассыпался кругом и отравлял дар-уль-харб — страну врага. Больше ничего ему не пришло в голову.
С ним никто не разговаривал, и ему казалось, что он совершенно один. И он сам вдыхал яд.