Чьи добрые руки, в котором прекрасном часу, мне вернут этот край, откуда и сны мои и движенья мои наималейшие происходят?
C’est le repos éclairé, ni fièvre ni langueur, sur le lit ou sur le pré.
C’est l’ami ni ardent ni faible. L’ami.
C’est l’aimée ni tourmentante ni tourmentée. L’aimée.
L’air et le monde point cherchés. La vie.
– Etait-ce donc ceci?
– Et le rêve fraîchit.
L’éclairage revient à l’arbre de bâtisse. Des deux extrémités de la salle, décors quelconques, des élévations harmoniques se joignent. La muraille en face du veilleur est une succession psychologique de coupes, de frises de bandes atmosphériques et d’accidents géologiques. – Rêve intense et rapide de groupes sentimentaux avec des êtres de tous les caractères parmi toutes les apparences.
Les lampes et les tapis de la veillée font le bruit des vagues, la nuit, le long de la coque et autour du steerage. La mer de la veillée, telle que les seins d’Amélie. Les tapisseries, jusqu’à mi-hauteur, des taillis de dentelle teinte d’émeraude, où se jettent les tourterelles de la veillée.
La plaque du foyer noir, de réels soleils des grèves: ah! puits des magies; seule vue d’aurore, cette fois.
Это покой, светом наполненный, ни жàра, ни слабости, на кровати или на лугу.
Это друг, ни горяч, ни тот, кто ни холоден, ни горяч. Друг.
Это любимая, ни мỳками мучимая, ни приносящая мỳки. Любимая.
Воздух и мир, которых никто не искал. Жизнь.
− Итак, было ли это?
− И холодом веет грёза.
Древо здания вновь наполняется светом. Противоположные стены залы, какие-то украшенья на них, гармонично ввысь устремлённые выступы, смыкаются. Стена перед тем, кому не до сна, есть некая психологическая последовательность своими сеченьями представленных фризов, атмосферных образований и геологических событий. − Виденье, − стремительное, ярое, − группы сентимАнтальные всевозможных существ в среде всевозможных явлений.
Светильники и ковры стражи издают шум волн ночных вдоль бортов и за кормой.
Море стражи, как груди Амелии.
Обои до середины стены, заросли кружева изумрудного цвета, в которых бьются горлицы стражи.
Чугунная пластина в чреве чёрном очага из настоящих сделана солнц песков прибрежных: о, чародейств колодцы; авроры один только взгляд, в этот раз.
Sur la pente du talus, les anges tournent leurs robes de laine dans les herbages d’acier et d’émeraude. Des prés de flammes bondissent jusqu’au sommet du mamelon. À gauche, le terreau de l’arête est piétiné par tous les homicides et toutes les batailles, et tous les bruits désastreux filent leur courbe. Derrière l’arête de droite, la ligne des orients, des progrès.