Вернёмся к занятиям под шум всепоглощающего творенья, массы которого собираются и движутся вверх.
Муж обыкновенной конституции, плоть не была ли плодом, висевшим в саду, − о дети-дни! тело – сокровищем, которое ещё только тратить и тратить; − о любить, гибель это или сила Психеи? Плодоносящие принцами и артистами склоны имела земля, а потомство и род толкали нас к преступленьям и бедам: мир, ваше богатство и ваша погибель. Но теперь, долгих трудов завершенье, ты, расчёты твои, ты, твои беспокойства – это лишь танец ваш и ваш голос, ничем не стеснённые и совсем без нажима, хотя и с двойною развязкой инвенции и счастливой концовки + мораль, − в ставшем братством притихшем человечестве во вселенной без образов; − сила и право отражают танец и голос, только теперь оценённые.
Голоса дающих указанья отправлены в ссылку… Наивность тела, горестно обретшая зрелость… Адажио – О! бесконечный эгоизм взросления, прилежный оптимизм: как много было в мире цветов этим летом! Арии и формы умирают… − Хор, для того, чтобы стихли бессилье и боль утраты! Хор бокалов мелодий ночных… В самом деле, нервы вот-вот сорвутся с цепи.
Ты всё ещё во власти Антониева искушения. Веры слепой на выгуле пёс куцехвостый, гордыни ребячливой нервные тики, подавленность, страх. Но ты всё-же возьмёшься за эту работу: все возможности гармонии и архитектуры придут в движенье вокруг престола твоего.
Совершенные созданья, возникшие неожиданно, сами предложат себя для твоих опытов. Вокруг тебя грёз потоком будут нестись и любопытство древних столпотворений, и летучая роскошь дворцов. Память твоя и чувства твои станут лишь пищей для пульсирующей твоей креативности. Что касается мира, что же с ним станет, когда ты покинешь его? Во всяком случае, ничего общего с нынешней видимой сутью вещей.
L’aube d’or et la soirée frissonnante trouvent notre brick en large en face de cette Villa et de ses dépendances qui forment un promontoire aussi étendu que l’Epire et le Péloponnèse, ou que la grande île du Japon, ou que l’Arabie! Des fanums qu’éclaire la rentrée des théories, d’immenses vues de la défense des côtes modernes; des dunes illustrées de chaudes fleurs et de bacchanales; de grands canaux de Carthage et des Embankments d’une Venise louche, de molles éruptions d’Etnas et des crevasses de fleurs et d’eaux des glaciers, des lavoirs entourés de peupliers d’Allemagne; et les facades circulaires des «Royal» ou des «Grand» de Scarbro ou de Brooklyn; et leurs railways flanquent, creusent, surplombent