Озарения (Рембо) - страница 44
Élevant l’anse de nos bras à l’appui de notre «Aâh…», nous avons eu ce cri de l’homme à la limite de l’humain; nous avons eu, sur notre front, cette charge royale de l’offrande: toute la Mer fumante de nos vœux comme une cuve de fiel noir, comme un grand bac d’entrailles et d’abats aux cours pavées du Sacrificateur!
… И, поднимаясь всё выше и выше, разве не увидели мы, вполне отдавая себе в этом отчёт, ещё более высокое море, —
Омытый лик, всплывающий в памяти когда начинают мало-помалу таять, стираясь, отметины канувших в забвение лет, или это шлифуемый волнами камень, уже освободившийся от всех своих неровностей и шероховатостей? – и чем выше мы поднимались, и чем дальше мы уходили, Море становилось всё выше и дальше от нас… свободное от аллюзий и тайнописи, дышащая нежностью светлая страница, – в противовес ночи, стирающей амальгаму со всех видимых вещей?.
… Et de plus haut, et de plus déjà, n’avions-nous vu la Mer plus haute à notre escient,
Face lavée d’oubli dans l’effacement des signes, pierre affranchie pour nous de son relief et de son grain? – et de plus haut encore et de plus loin, la Mer plus haute et plus lointaine… inallusive et pure de tout chiffre, la tendre page lumineuse contre la nuit sans tain des choses?…
<… > Море хвальное хвалилось яшмы своей зелёными глыбами. И без остановки вода омывала изножья безмолвные скал.
«Сыщи своё золото, Поэт, для кольца обручального и сплавы для колоколов – на путях опасного плаванья.
«Это – бриз морской во все порты, и море – там, где кончаются все улицы, это – море и бриз в наших реченьях, законов наших рожденье.
«Женское тело – образец высочайшей роскоши – золотое сечение! – а для Града, в котором нет ни вещицы из слоновой кости, – имя твоё, Патрицианка!»
Ибо весьма привержены мы лести и хватит уже ловить сейчас в жёлтые сети тех гаваней, которые скрыты внутри нас…
Море, в спазмах медузьих, – светоносными певучими фразами и муками зелёного огня превеликими, – вело, вело золотые свои антифоны[13].
И щит герба, с сохранившимися на нём древними надписями, на волноломе аванпорта[14] – те, кто навсегда остался в памяти, отдавали свои голоса в пользу некоего крылатого чудовища;
А змий, – пасть свою свесивший там, где сходятся стрелки мола, увенчанный добытым в бою белым пером, – грезил, грезил среди пены
О более отдалённых забегах, где дымятся крупы иных лошадей <… >
Иоахим Юттеваль, Персей освобождающий Андромеду (деталь)
<… >La mer louable ouvrait ses blocs e jaspe vert. Et l’eau meuble lavait les bases silencieuses.