Ему хотелось напиться до потери пульса, но Аллах запрещает. Анзоров обычно следовал этому завету. Кроме того, пьянство — это проявление слабости и малодушия…
Что теперь делать ему, опозоренному человеку? Мстить!
Он ловил себя на том, что пальцы непроизвольно сжимались, когда он представлял, как будет душить тех животных! Уши резать! Уродовать! Умирать они будут долго!!!
Фантазии распаляли депутата. Сердце его колотилось все сильнее и сильнее. Глаза застилало красным.
Когда же возвращалась способность мылить трезво, то перед ним представала совершенно безрадостная картина. Все настолько плохо, как никогда не бывало. Рамазан Даудов мертв. Наверняка мертв. Широкомасштабная террористическая акция, подготовка к которой стоила безумных денег, провалена. Кого будут винить в этом? Его, Доку Анзорова.
Нет, черта с два на него все свалят! Еще доказать его вину надо! Но будут ли доказывать — вот в чем вопрос?
Депутат метался по огромному холлу, устланному коврами, падал в глубокое кресло перед холодным камином.
В тяжелый сон он провалился часа в три ночи. Там его подстерегали кошмары. Несколько раз он просыпался с тягостной мыслью, что завтра надо что-то решать… И опять попадал во власть кошмаров.
Окончательно проснулся он в девять утра. Голова тяжелая, зато в сердце — решимость действовать.
Он не мог понять, почему враги отпустили его на четыре стороны. На их месте он решил бы эту проблему просто — выстрелом в затылок или отрезанием головы — в зависимости от настроения. Может, они надеялись на его признательность за подаренную жизнь? Или рассчитывали, что теперь он их с потрохами после того, что наговорил перед видеокамерой — кстати, он не помнил, что именно наговорил, в памяти осталось нечто смутное. Но, скорее всего, что наговорил немало. Впрочем, это неважно! Теперь в его сердце горел священный огонь мести!
Все, часы слабости миновали! Пришла пора действовать!
Ключевой момент — сорвать маску с лица врага. Он сорвет, чего бы это ему ни стоило! И объявит свой маленький, но жестокий джихад!
Он потягал гирю, со злым удовлетворением отмечая, что мышцы еще работают. Он еще крепок. Способен и держать, и наносить удары. Потом залез под холодный душ. Тщательно побрился.
Выйдя в холл, крикнул:
— Ломали!
Старший группы охраны Ломали Хамидов возник, как привидение. Половину своих телохранителей после того, как они не спасли его от позора, Анзоров выгнал. Но Ломали, верный, как пес, остался…
— Через пятнадцать минут две машины, — велел депутат. — Едем в город.
Ломали, не говоря ни слова, повернулся и отправился исполнять приказание.