Юбку достала шелковую, какую еще дед ей справил, и блузу, расшитую бисером. Летник тяжеленный, атласный… шапку с золотой нитью, какую и боярыне не стыдно одеть.
На шею — жемчуга.
На пальцы — перстни.
Станьку в мой старый сарафан нарядила, который, правда, ушивать пришлося, потому как больно худою была сирота. И грядущему гостеванию она не обрадовалася, насупилась, стихла…
Несладко ей жилось на боярских харчах.
— Ничего. — Бабка Станьку успокаивала, косу заплела с лентами, мною купленными. — Теперь мы по приглашению… пусть увидят, какая ты у нас красавица…
А Станька и вправду была хороша. Тонюсенькая, что тростиночка, стоит, качается, глазищи темные, что вишня перезрелая. Волос — мед гречишный. Кожа белая…
Еще годочков пару, и за такою красой со всей округи женихи слетятся.
Мне бабка отыскала материно убранство… я и вздевать-то не желала, чтоб не попортить, да она велела. Мол, нечего над тряпками трястися, память — она прочней атласу. Атлас же был хорошим, блискучим и на две стороны. И узоры на нем, лазоревом, серебром вышиты морозные. А летник, тот из серебряного атласу да с синим шитьем и фирузы камнями.
И село платье… помнится, прежде-то мамкины наряды велики были, а это… я и не помню его.
— В храм она надевала, когда жрец их с отцом венчал… — Бабка вздохнула да тряпицею слезы отерла, которые и были, и будто бы не было их. — Они-то венчаны заявились, да разве ж нашим-то скажешь… будут после шептаться, что по вере иной, аль вовсе…
Она махнула рукой.
— Так-то оно проще… да и деду твоему надобно было видеть… ох, и рад был бы, когда б и тебя… — Бабка смолкла и засуетилась, то за одно хватаясь, то за другое.
Небось, одного наряду мало.
Бояре кажный день иной вздевают. Вот и появлялися из сундуков что рубахи шелковые, что летники расшитые…
— Любили ее, что дед, что муж… баловали безмерно. — Бабка гладила ткани, прижималась лицом, будто ласкаясь. И глаза ее, сухие прежде, блестели подозрительно. — Да и меня не забывали… как оно забудешь, когда… пустое… вот это возьми. И еще этое… Станька, не сиди пнем, неси шкатулку… тую, с кветками… во-во… Зося, сподмоги, а то ж не поднимет…
Этаким чином мы и собиралися…
…После бабка вспомнила, что с пустыми руками в гости ехать неможно, и отправила нас в погреб, меду шукать, да не простого, а чтоб донниковый, белый, дюже для здоровья пользительный…
…а после — угрей копченых, которыми ей старостиха за мазь для дядьки Панаса кланялась…
…и шкурок беличьих, что им зазря пылиться…
Умаялись, пока собралися.
Возок бабке по нраву пришелся. С одное стороны обошла, с другое, языком поцокала, головою покачала: экая красотень! Я не мешалася, мне бы с сумками управиться было. И пущай Арей их споро в короба пораспихивал, но надобно было примериться, чего и куда поклал. А то ж после обыщешься…