— От и гулял бы по мамкиным. — Арей ближе придвинулся и за плечи приобнял. — Пойми, Добромысле, нет у меня желания с кровью увязываться. Да только вот призовет родственник мой меня после поездочки, спросит, как прошла… разве совру я?
От соврет и глазом не моргнет, ни левым, ни правым.
Роги и те не зачешутся, пущай и спиленные.
— Придется рассказать историю занятную, как невестушку его дорогую… деву беззащитную…
И на меня воззарился.
Я только и смогла, что глазки долу опустить. От как есть сидит на сундуку дева самая беззащитная, каку только вообразить можно. Сидит и розовеет щекою, стыдится, стало быть.
Переживает.
— …опоили зельем неведомым… или…
— Сон-трава! От нее вреда не бывает! Настой мамке целитель один делает! Я сам им пользуюсь!
И дернулся почесаться.
— Сиди смирно, — велел Арей. — Значит, опоили настоем сон-травы, а после покушались на честь ея девичью… и он спросит меня, зачем? Чего отвечу?
Добромысл засопел.
На меня глянул.
К Арею повернулся.
Голову повесил.
— Матушка мне велела… думаешь, я сам бы к такой поперся? Я девок других люблю, чтоб тонкая, изящная… твой родственник… у вас, наверное, другие вкусы…
— Эт точно, — заметил Арей, не понять, к чему.
— Она ж страшная! И здоровая… не жена была б — коровища… такую людям не покажешь… а мать велела… сказала, что этот брак меня спасет.
— От чего?
— А ты не видишь, от чего?! — взывал Добромысл. — Я же нормальным был… нормальным…
— Погоди. — Арей рученьку на плечо боярское положил, и тот, верно, памятуя, чем оное дружелюбие прошлым разом скончилося, затих. — То есть тебе нужен брак с Зославой, чтобы вылечиться?
Добромысл кивнул. И на меня глянул с ненавистью. А я чего? Я ж ему ничегошеньки дурного не сделала, за что ж ненавидеть?
— Это как? — Арей руку убрал. — Что-то я не слышал про такое…
— Не знаю… мама сказала…
— А ты и поверил?
— Матушка не стала бы лгать… она сказала, что кровь берендеева сильная… что сразу надо было, когда она… а она уехала!
И вновь скривился.
— Да она радоваться должна! Боярыней стала бы! Из холопок…
— Она и так княжна…
— Ага, княжна со скотного двора, — сказал, как в душу плюнул. Я-то ведаю, что княжества моего всего удел — наш двор, где и вправду скот обретается. Но иной скот душевней человеков будет. Небось, Пеструха меня никогда зазря не забижала…
— Что ж… передай своей матушке, — очень-очень ласково произнес Арей, — что идея, конечно, своеобразная весьма, да только невеста эта просватана. А коль вздумается ей на браке вашем настаивать, то говорить я иначе стану.
И для пущей убедительности, надо полагать, ладонь раскрыл. А с той ладони столп пламени выпустил. Оный столп до самого потолку поднялся, рассыпался искрами белыми.