— Ну и что?
— Ничего! Я же сказал, сидеть молчком надоело.
Миронов посоветовал:
— Музыку слушай!
— Ты это нытье называешь музыкой?
Мирон повысил голос:
— Вот как раз это нытье, как ты выразился, и является музыкой, а то, что нам вдалбливают сраные демократы, — натуральное дерьмо. Причем от отечественного смрада больше!
И неожиданно добавил:
— А с Башкиром у нас связь не предусмотрена. Он со своим зомби работает автономно.
Из-за поворота, метрах в трехстах от остановки, показался трамвай. Шел он медленно, перегруженный народом. Однако все ожидавшие на остановке каким-то образом сумели в него втиснуться.
Мирон взглянул на часы:
— Аккуратно ходят!
Прохор не понял:
— Кто ходит?
— Не кто, а что! Трамвай! Строго по графику, висящему на остановке. Через каждые десять минут. Это хорошо! Дисциплина всегда хорошо! Хуже бардака и анархии нет. Если не считать демократию. Во всем должны быть порядок и дисциплина.
Водитель выслушал монолог начальника, но в дискуссию вступать не стал. Бесполезно. Мирон являлся ярым приверженцем идей жесточайшей диктатуры. Была б его воля, он без раздумья расстрелял бы половину пассажиров только что отошедшего трамвая. В целях наведения порядка. Чтобы остальным было свободней ехать! Таков Мирон, и перечить ему бесполезно, а касаться идейной темы и вообще небезопасно. Прохор Семенов удивлялся своему шефу. Бывший прапорщик, старшина роты, танкист, и где только идей таких нахватался? Вот он, Прохор, служит Боссу за деньги. С ним все предельно ясно и понятно. Но Мирон? Или чердак в армии свой оставил? Непохоже! Мстит? Кому и за что? Демократам, вышедшим из партии, в которой состоял и Миронов, развалившим страну, которой прапорщик служил верой и правдой? Тоже бред. Мало ли таких, кто служил и кого выкинули, как ссаный матрац, за ненадобностью. Все бы мстили — давно уже всю Россию в клочья бы разнесли. Но черт с ним, с этим Мироном, вернее, с его идеями. Задача Прохора подчиняться, он и будет подчиняться. И ему по херу мировоззрение какого-то бывшего прапора. Как, впрочем, и все остальное, кроме приятно хрустящих, новеньких, уложенных в аккуратные пачки стодолларовых купюр. В них сила! В них жизнь! В них все! А идеи — туфта. Причем полнейшая.
Между тем Мирон произнес, глядя на часы:
— Три минуты. Пора запускать нашего бойца.
Он набрал номер на сотовом.
— Стас?
— Да.
— Давай, запускай зомби!
— Понял, выполняю.
Станислав Тарасевич, отключившись от Мирона, посмотрел на продолжавшего безразлично пялиться в одну точку молодого парня:
— Друг! Тебе пора!
Парень повернул голову, опустил глаза на сумку, достал из нее пистолет-пулемет «Клин» и пояс, имеющий карманы для четырех дополнительных магазинов. Надел пояс с обоймами, под курткой закрепил «Клин», кивком головы сбросил очки на нос. Выйдя из машины, он двинулся в сторону трамвайной остановки.