– Но из дома никто не выходил? Вы это точно помните? – прервал ее Вирхов.
– Как есть никто, драгоценный пан, ни одна душа живая не выскользнула. Жильцы мои порядочные, богомольные. Все отправились службу до утра стоять пасхальную... Только господин Закряжный с гостями изволил явиться...
Даже откровенный испуг не мог стереть яркие краски с ее лица, на котором особо выделялись полные вишневые губы.
– Наши люди проверят все ходы и выходы, – безнадежно вздохнул следователь. – А есть ли в доме чердак? Заперт ли он?
– Чердак заперт, – ответила черноглазая домовладелица, – и ключ хранится у меня. Никого туда не пускаю. Оконце чердачное разбито, да все недосуг вставить.
– Проверим и чердак, – заявил следователь и продолжил дознание: – А почему вы, госпожа Бендерецкая, утверждаете, что убийца – именно Роман Закряжный? – Он бросил жесткий взгляд на окаменевшего художника. Тот стоял у портрета Петра Великого, рядом возвышалась тучная фигура околоточного.
– Да кость-то баранья – его! – воскликнула домовладелица. – Я ее у него на кухне видела, еще подивилась – зачем она?.. Да и господин Закряжный не отрицает, что кость его.
– Хорошо, хорошо. – Вирхов, плотно сжав маленький рот, оглядел собравшихся в помещении людей. Женщины застыли на стульях. Мужчины напряженно следили за беседой, стоя чуть поодаль от стола – Можете идти к себе. И отдайте ключ от чердака моему помощнику, Павлу Мироновичу, он вас проводит.
Дородная брюнетка с пухлыми щечками, сопровождаемая застенчивым молодым человеком, покинула мастерскую.
Карл Иванович чувствовал подступающую дурноту. Полчаса назад он спускался с художником в квартиру двадцатилетней мещанки Аглаи Фоминой и тот, мыча и запинаясь, сознался, что полированная баранья кость, коей размозжен череп жертвы, находилась прежде у него. Сейчас в квартире работают эксперты, фотографы, полицейский доктор – увы, для полиции нет праздников. После дактилоскопической экспертизы , очевидное – виновность Закряжного – подтвердится наверняка.
Вирхов проводил первоначальное дознание подальше от трупа: осмотреть место преступления и жертву он уже успел, а здесь, в мансарде, и просторней, и воздух чище, не стоит мешать экспертам и фотографу.
– Итак, господин Закряжный, подойдите ближе, – пригласил устало Вирхов и, дождавшись, когда подталкиваемый околоточным массивный усач переместится пред его светлые очи, спросил: – И как же ваша баранья кость стала орудием убийства?
– Богом клянусь, не знаю. – На широком лбу художника, у висков, выползая из-под жесткой черной шевелюры, набухали голубоватые жилки.