От неожиданного вопроса доктор вздрогнул.
– Перстень вроде бы есть, но не помню, с сердоликом ли...
– А по виду древний? – продолжила допрос княгиня. – Как вам показалось?
– При случае рассмотрю получше, – заверил доктор. – А что, этот перстень может о чем-то свидетельствовать?
– Да, если в нем есть тайник, а в тайнике прядка волос, а на крышке тайника миниатюрный женский портрет.
– И это как-то связано с Петром Великим? – спросил похолодевший доктор.
– Существует в России выморочный род Стрешневых, – объяснила княгиня, – в петровское время знатный и влиятельный. Один из представителей рода был влюблен в Евдокию Лопухину.
– В супругу императора Петра?
– Да, вернувшись из-за границы, царь отправил несчастную женщину в монастырь. И в роде Стрешневых есть предание, что из своего монастырского заточения отослала она на память влюбленному в нее юноше Стрешневу перстень. Дальнейшие сведения об этом юноше туманны и противоречивы...
– Ничего не понимаю, – признался озадаченный доктор. – Евдокия Лопухина родила царю сына Алексея, впоследствии казненного отцом. Более детей у нее не было, кажется. Как же может мистер Стрейсноу, даже если он является потомком того самого влюбленного Стрешнева, быть так разительно схожим с императором?
– Вот это-то и любопытно, – заключила княгиня. – Если будет возможность, привезите-ка, голубчик, его ко мне. Скорее всего, его жизни может угрожать опасность.
– Из-за сходства с императором Петром Великим? – уточнил доктор.
– Ах, голубчик, неплохо было бы доказать и это, – имел ли человек, которого мы называем Петром Великим, право на российский престол?
Огромная театральная люстра, свисающая с расписного потолка, медленно гасла. Шум и говор в партере стихали, обитатели лож устраивались поудобнее, легкое движение и толкотня галерки не доносились до слуха доктора Коровкина и дочерей профессора Муромцева, сидящих в ложе второго яруса. Девушки были охвачены предвкушением предстоящего зрелища – так, по крайней мере, казалось их спутнику.
Но на самом деле Брунгильда Николаевна к предстоящему театральному действу относилась весьма скептически – она сомневалась, стоит ли выводить на театральную сцену обитателей городского дна: босяков и воров, пьяниц и нищих. Ее консерваторские подруги говорили ей, что пьеса Максима Горького заставляет состоятельную буржуазию и чванливую аристократию увидеть в бедном человеке Человека с большой буквы, существо, имеющее право на достойное место под солнцем. Брунгильда Николаевна и до нашумевшей пьесы считала, что городское отребье, обитатели трущоб и ночлежек, достойны сочувствия и милосердия.