И, еще раз одарив сияющей улыбкой Клима Кирилловича, она упорхнула в другой конец зала.
Слушая вполуха Прасковью Семеновну, доктор размышлял о том, стоит ли ему подходить к Брунгильде и Муре? Может быть, им достаточно общества господина Формозова? Почему девушки не сказали ему, что приглашены сюда?
Пока доктор раздумывал, в зале произошло легкое перемещение, и сверкающие парчовыми нарядами священнослужители приготовились творить свое действо. По воздуху поплыл сладкий дух ладана и горящих свеч, раздались слова молитвы.
Приглашенные гости смолкли и потянулись за священнослужителями. Прасковья Семеновна истово закрестилась и, оставив доктора, присоединилась к участникам церемонии.
Клим Кириллович вздохнул, бросил взгляд на поглощенных зрелищем сестер Муромцевых и сделал два осторожных шага назад. Он, стараясь быть неприметным, добрался до указанной ему дверцы, белая поверхность которой сияла золотом причудливо вьющихся стеблей. Нажав на бронзовую, в виде львиной головы, ручку, он открыл дверь и очутился в длинном коридоре без окон, освещенном электрическими лампами бронзовых бра. Прикрыв бесшумно дверь, доктор остановился в нерешительности. Через несколько мгновений метрах в десяти от него появилась легкая фигурка фрейлины Багреевой – девушка сделала ему знак рукой и поманила за собой. Доктор поспешно последовал вперед и свернул в проем двери. Перед ним открылась комната, затянутая алым штофом: по стенам – обитые красным бархатом диваны и кресла, около них, у окон – столики, инкрустированные самоцветными камнями. И повсюду – вазоны и жардиньерки с цветущими камелиями: на столиках, на каминной полке, на подоконниках.
Доктор опустился в указанное ему Екатериной Борисовной кресло. Она устроилась напротив него.
– Простите, господин Коровкин, мою настойчивость, – лицо ее выражало смущение, – мне не с кем посоветоваться по очень важному делу. И бабушке и дедушкой сказать тоже нельзя.
Девушка явно волновалась и говорила полушепотом, поглядывая на закрытую дверь, в которую они недавно вошли.
– У нас есть несколько минут, пока меня не хватятся. – Она закусила нижнюю губку.
– Располагайте мной, я привык хранить чужие тайны, – шепотом отозвался доктор.
Ее голубые глаза миндалевидной формы, в которых в пасхальную ночь почудились ему мечтательность и тонкая душа, смотрели холодно и жестко.
– Дорогой доктор, – решилась фрейлина. – Доверяю вам мое честное имя. Положение мое отчаянно.
– Ну-ну, не торопитесь, – поспешил успокоить ее доктор, – давайте разберемся. Что случилось?
– Вот. – Откуда-то из складок своего платья Катенька вынула розовый конвертик. – Смотрите.