Алексей стоял молча.
«На фабриках сидят и властвуют буржуи».
Эта мысль крепко поразила Алексея. «Социалистические заводы» не раз воспламеняли его воображение на докладах и митингах, но сейчас они прозвучали как отговорка.
— Сидят, но уже не властвуют, — продолжал секретарь. — Мы думаем и о домах. Домовый комитет у вас есть? Если нет, займитесь его организацией. Такие комитеты будут всюду. Будут следить за домовым хозяйством, брать на учет брошенные квартиры, вселять в здоровые помещения бедноту из подвалов. На Васильевском уже работает районный центр домовых комитетов…
— У нашего хозяина двадцать комнат, зимний сад, бассейн, зал в десять окон, — хмуро буркнул Алексей.
— Ну, это надо взять под клуб. Запишем. — Секретарь карандашом сделал пометку на узком листке бумаги. — А ты, товарищ, держись поближе к Совету и в клуб заглядывай при райкоме.
«Фабрики забрали, а буржуй считает прибыли», — размышлял про себя Алексей, катя домой пустую тележку.
Настя смотрела на недовольное лицо брата и объясняла его по-своему.
«Ну, так и есть, не в те руки попало».
— Что, Алешенька, не берут женское? — спросила она.
— Все берут, — буркнул Алексей.
«Ну, так и есть — не в те руки… Царица небесная!»
Алексей стал посещать открытые заседания исполкома. Белокурый силач председатель и брат Федор ставили один за другим вопросы. О милиции, о пожарах, о воровстве. Закрывали домашние церкви, разбирали вопрос о дровах для школ и больниц. Алексей узнал, что в районе около сорока школ, но учатся в них, как и прежде, дети буржуев. Буржуйчики и сейчас безобразничают, глумятся над товарищами из бедноты. Педагогов-коммунистов в районе всего два, но члены союза педагогов-интернационалистов под руководством Совета и райкома уже борются за обновление школы. Незакрытые буржуазные газеты сеют клевету. Их закрывают, они возникают вновь, под новым, нагло похожим на прежнее названием.
В Лавру слетались ревнители царского воинствующего православия в белых и черных клобуках. Они затевали крестный ход по всей столице, чтоб подлить масла в гаснущие лампады слепой веры. Их цель — спровоцировать Советскую власть на контрвыступление и доказать всему миру, что в стране нет свободы совести.
Кружилась голова от этих дел. Все — нужное и важное, все — трудное и спешное.
Но время шло. Алексей врастал в работу товарищей, и у него крепло доверие к ним.
Он бродил по десяти комнатам генеральской квартиры, как бродит охотник в плавнях по топким переходам. Никак было не прижиться к остаткам чужого быта. Мешали лишние, раздражали непонятные вещи. Чужая роскошь, сырея и рассыпаясь в нетопленных комнатах, шамкала, как разрушающийся, но не приемлющий взглядов нового поколения старик.