Когда, наконец, дедушка и дядя Трофим спохватились, что им нужно покупать коня, ярмарка начала понемногу разъезжаться.
— Да когда же тот день промелькнул? — удивился дед.
— Не иначе, как кто-то взял и укоротил его нынче, — убежденно сказал дядя Трофим. — Есть же такие субчики, которым не только люди, а даже день мешает.
— Что есть, то есть, никуда их не денешь.
Дойдя до такой истины, дядя Трофим и дедушка, шатаясь, вышли из домика и на непослушных ногах отправились в лошадиные ряды. Первым встретился им остроглазый, черный, как дёготница, цыган. Он, попустив повод, провел мимо нас такого коня-блескунца, что все сияло и играло на нем. У деда сначала загорелись, а потом погрустнели глаза: конь был не по его деньгам. Но дяде Трофиму теперь все уже казалось возможным.
— Эй, чернобровый и черноглазый, сколько просишь за своего разбойника? — пошатываясь, крикнул цыгану.
Тот оглянулся, подвел к нам коня, который перебирал копытами землю.
— Сколько прошу, хозяин? — стали жалостными глаза у цыгана. — Ой, лучше не говорите, и не спрашивайте, и не травите душу, потому что это не конь, а мое сердце. Не станет коня — не станет моего сердца.
— Так зачем же ты его на ярмарку вывел? — взялось сочувствием дедово лицо.
— Не я его вывел — само горе вывело. Упирался бедный цыган руками и ногами, а беда преодолела и повела его в своих поводах…
— Послушайте этого оскорбленного обманщика, он еще и не такого нафурчит, — пьяненько засмеялся дядя Трофим. — Сколько же ты, ералашный, ломишь за свое сердце?
— Зачем кому-то показалось обворованное цыганское сердце, — опечалился продавец и ресницами, как мельницами, погасил хитринки в глазах. — А за коня прошу пятьдесят золотом или серебром.
— Ого! — только и смог сказать дед, потому что в его кошельке лежали одна золотая пятерка и шесть рублей серебром.
— А какую вы, господин самый щедрый, положите цену за этого красавца? — цыган картинно полуобернулся с конем, чтобы мы все увидели его лебединую шею, офицерскую кокарду на лбу и те глаза, что бархатились синим испуганным предвечерьем.
— Не будем мы класть цены, ищи, человече, более зажиточных купцов, — с грустью сказал дедушка.
Но цыгану, видно, хотелось поторговаться. Он форсисто повел глазами и плечом:
— А все же: сколько бы вы дали?
— Сколько? Десять рублей! — отчаянно рубанул дядя Трофим, рука у него сейчас была такая тяжелая, что всего его повела набок. Это удивило человека, он подозрительно посмотрел на кулак и только сказал: «Ты смотри».
А цыган, сразу разозлился, повернулся и уже через плечо бросил неосторожному покупателю: