Два дня шла партийная конференция. Выступил на ней и Шолохов, как всегда с юморком, с характерной манерой речи: «Попросту говоря… Думается мне… Можно подписаться под словами… Мне лестно сообщить…».
В перерыве я зашел в буфет для президиума, рядом со сценой, и увидел писателя первый раз близко. Он стоял в кругу знакомых, а может, и незнакомых (в буфете яблоку негде было упасть), заметил собкора и добродушно-шутливо подкузьмил:
— А самый большой торт из буфета надо отправить нашему корреспонденту домой, чтобы он больше не писал критических статей по Вешенскому району!
Все засмеялись. Шолохов сощурил на меня глаза: как, не обиделся?
* * *
В предзимье первого года жизни в Вешенской мне позвонили из редакции и попросили сфотографировать Шолохова для агитационного листка: предстояли выборы в местные Советы.
Пошел я к писателю с новым секретарем райкома Сетраковым. Фамилия эта происходила из хутора Сетраки, хорошо известного на Дону, места лагерных военных сборов в царское время. Шолохов на партийной конференции одобрительно-шутливо отозвался о Сетракове: «Были у нас до сих пор пришлые, а теперь свой, казак!»
Дом, в котором я провел лето 38-го года, стоял напротив шолоховского, через дорогу. Ни того дома, ни той улицы уже не было, река сильно подмыла берег, а румынская артиллерия разрушила усадьбы, и теперь двор Шолохова заканчивался песчаным обрывом. Берег обваливался, и в этом месте он был густо обсажен тальником, вербами, укреплен плетнями.
С берега, от дома Шолохова, открывалась излучина реки. Погода была пасмурная, похоже, вот-вот пойдет снег.
Шолохов недавно закончил строительство двухэтажного соснового сруба. Как и зеленоглавый собор на площади, этот веселый оштукатуренный белый дом первый открывался каждому, кто на пароходе или автобусе подъезжал к Вешенской со стороны Базков. Старый, довоенный дом с мансардой, который я хорошо помнил, Шолохов продал райисполкому, и он пошел на строительство клуба.
Сразу же, как только пройдешь прихожую, налево — кабинет, в котором хозяин принимал гостей и не работал (рабочий кабинет был наверху). А здесь разбиралась почта. Бандероли, перетянутые крест-накрест шпагатом, в пакетах и свитках, пачки писем, книги грудились на столе, на двух подоконниках. Секретаря не было.
Возле дивана, на полу, лежала шкура дикого кабана, редкого зверя в здешних степных местах, убитого Шолоховым в пойменном лесу. Комната не отапливалась. Вошел хозяин в свободной вельветовой тужурке и белых фетровых, на кожаной подошве, валенках. Он был в приподнятом настроении, встретил гостей улыбкой, приветливыми словами, усадил с явным желанием побеседовать.