— Я знаю, зачем ты приехал в Вешки. Чтобы меня изжить!
Я удивленно посмотрел на секретаря, не понимая, шутит он или говорит всерьез. Во мне, собкоре областной газеты, он увидел «мстителя», подтверждением чему явилась критическая статья о плохом квадратно-гнездовом севе кукурузы в Вешенском районе. Она обсуждалась на бюро, была встречена в штыки, а опровержение отправлено в обком.
Я приехал в Вешенскую собкором от новой газеты, в редакции мало кого знал, и меня не знали. Как-то обернется дело?
Вечером, проходя мимо шолоховского двора с распахнутыми настежь воротами, я увидел хозяина с лопатой: он обкапывал стволы молодых деревьев и переговаривался с женой Марией Петровной, стоявшей на крыльце дома. Зайти по-простому, представиться, вспомнить вешенское лето тридцать восьмого года и ту случайную мимолетную встречу (может быть, Шолохов сохранил в памяти белокурого «казачка» в красных сапожках), напомнить об отчиме, которого тот хорошо знал, и поделиться своим горем? Но, как и шестнадцать лет назад, у меня не хватило духу: «Кто я такой, чтобы беспокоить Шолохова, отвлекать от куда более важных для него дел?» Застенчивость не оставляла меня и потом, когда уже по заданию редакции встречался с писателем. Боялся выглядеть навязчивым. Всегда торопился, хотя каждый раз шел к Шолохову, как на исповедь.
А «кукурузная история» разрасталась, взбухала, как сволакиваемая на край поля солома для скирдования. В Вешки из области приехала комиссия, и я увидел свою статью, исчерканную красным и синим карандашом. Морозов отбыл в отпуск, на курорт, и комиссию принял второй секретарь, добродушный казачок.
— А если бы корреспондент написал в «Правду»? — поставил вопрос ребром представитель из области. — Ваш райком партии предстал бы перед общественностью как зажимщик критики! Вы об этом подумали?
Я понял, что обком на моей стороне, и повеселел. О таком повороте дела узнал на курорте Морозов. Бедолаге стало не до отдыха. Он тотчас вернулся в Вешки.
Как дальше разворачивались события, я не ведал: уехал на сессию в Литературный институт. Но потом, вернувшись, узнал о заседаниях, совещаниях и пленуме, на которых Морозова разделали под орех, отчего бедолага слег в постель и… умер.
Были похороны, торжественные, с венками от учреждений и частных лиц, с двумя духовыми оркестрами и стечением народа со всего района. Всё это так меня ошеломило, что я чувствовал себя виновным в смерти Морозова.
Постепенно страсти улеглись, пришла вешенская осень с бурыми узорами увядающих пойменных лесов, с прохладными зябкими ночами, косяками уток и гусей, перечеркивающих светлый одинокий круг луны. Грустный клёкот несся в вышине, словно птицы нехотя покидали Дон.