Он кивает.
– В этом-то все и дело. Но должно же у человека быть свое место.
– Вот получим профессию… – говорю я.
Он отмахивается.
– Это тоже не то. Нужно что-то живое, Эрнст. Человек, понимаешь…
– Ах, человек… Самая ненадежная вещь на свете. Сколько раз мы видели, как легко все рассыпается. Тогда тебе нужно штук десять-двенадцать, чтобы хоть кто-то остался, когда остальным дадут по черепушке.
Альберт внимательно рассматривает силуэт собора.
– Я не о том. Одного человека, понимаешь, который будет по-настоящему твой. Иногда я думаю – женщину…
– Господи помилуй! – вырывается у меня. Я вспомнил Бетке.
– Перестань трепать языком! – вдруг вскидывается на меня Троске. – Нужно что-то, на что можно опереться, неужели непонятно? Я хочу, чтобы меня кто-то любил, тогда этот кто-то будет мне опорой, а я ему! А иначе и повеситься можно. – Он начинает дрожать и поворачивается ко мне спиной.
– Но, Альберт, – тихо говорю я, – ведь у тебя есть мы.
– Да, конечно, но это совсем другое… – И после паузы шепчет: – И дети нужны. Дети, которые ничего этого не знают…
Я не совсем понимаю, что он имеет в виду. Но расспрашивать больше не хочется.