И то, что для меня было концом, оказалось началом. Витя открыл мне это. Продолжение, нескончаемость того пути, по которому мы шли. Живые, незрячие, влюблённые и готовые к обману. К обману, в котором нас всегда опережали.
И Витя открыл мне связь и зависимость, и путь, уведя в свой дом, своё владение, свою келью чревоугодника, давшего обет безбрачия.
И я сказал, что приду, что буду. Поражённый, перемучившийся откровением и выживший. Я обещал приехать, и наше расставание было залогом нашей встречи.
Все спали. На запылённый рояль и старый буфет с выбитым стеклом падало солнце. Раннее нежаркое тепло было разбросано по чердаку. Лежало на стенах, стеллажах и лицах спящих. Кто спал на стульях, кто на полу. Какая-то женщина спала в углу, слева. Когда я поворачивался на правый бок, я видел две бутылки из-под шампанского и две из-под водки.
Спал я часа четыре и проснулся.
Встретились мы с Витей посередине комнаты. Мы улыбались и, улыбаясь, пожали друг другу руки и похлопали друг друга по плечу.
Было начало восьмого или около того.
Мы были счастливы. Потихоньку разглаживали свои мятые припухшие лица. Чистились, застёгивались. Не спеша хорошели. Лица вытягивались и утончались. Лёгкое тело раскачивалось в тишине утра. Мы вздрагивали от непонятной нам радости. Припоминали девочек. Они плясали и пели.
Горе было неведомо нам. И как одалживаются деньги, и как они даются, мы не знали. Нас уносило на покатых и тёплых волнах табачного дыма. Шипели магнитофонные ленты и свёртывались, как сухие листья.
Открывалась новая бутылка, наполнялась рюмка, делался бутерброд. Море подступало ближе, тончало стекло рюмки, свет мерцал, дробился, стены уходили. Мир расширялся и добрел.
Мы спустились вниз, помылись. Совершать привычный утренний ритуал было приятно. Потихоньку возвращалось утраченное равновесие. Пустые, звонкие головы находились в некотором удалении от нас, на некотором расстоянии. Свет солнца, тишина, звуки с улицы доходили нескорые и перепутанные.
— Такая ситуация, — сказал Витя. — Такая ситуация, что надо бы кофе.
Миновав две двери, почтовые ящики и гулкую одичалость парадной раннего воскресного утра, мы вышли на улицу. Раненный солнцем, но ещё живой холодок уколол глаза и забыл о нас. А мы ошалели и резвились душой и мыслями в тайне друг от друга и от редких прохожих.
В булочных, гастрономах, кафе, мороженицах, сосисочных и закусочных еда была, кофе — нет.
Тут «Колобок» открыл дверь, выпустил пар и впустил нас. Большая тёплая буфетчица подала два кофе и два эклера. Её грудь пела трогательную и знакомую нам песню.