Парк Эспиньоля был опоясан справа аллеей грабин, которая обрывалась глубоким оврагом. Девица де Фреваль дошла до этого места, все время держа лошадь под уздцы. Сквозь лиственную стену она видела залитые луною цветники. На одном из газонов высилось чучело, служившее ей целью при стрельбе из пистолета. Оно отбрасывало на траву причудливую тень. Вдруг сзади чучела Анна-Клод различила пригнувшегося человека, который, казалось, что-то искал на земле. Когда человек выпрямился, она с удивлением узнала в нем Куаффара. Что делал он здесь в такой поздний час? Она и не знала, что у него была привычка блуждать в лунном свете. Будучи прекрасным садовником, уж не простирал ли он свое рвение до того, что бодрствовал над сном своих растений и насаждений? Не приходил ли он поискать у подножия чучела сверток табаку, который положил туда по его желанию какой-нибудь контрабандист? Куаффар, должно быть, все время держится начеку; видно, как он вглядывается в окружающий мрак. Не услышал ли он какого-нибудь странного шума? Анна-Клод сжала рукоятку кинжала, заткнутого за пояс. Одно мгновение она колебалась, затем резким прыжком вскочила в седло и дала шпоры своему жеребцу. Лошадь сразу же взяла в галоп, в несколько прыжков достигла канавы, перелетела через препятствие и очутилась на другой стороне рва. Девица де Фреваль была вне досягаемости. Теперь Куаффар может поднимать тревогу… Она свободна… Пускай Аркенен рвет себе волосы перед перерезанными поджилками двух теперь уже бесполезных лошадей, пусть стонет Гоготта, пусть вздымает руки г-н де Вердло, — все шансы на успех на ее стороне, и прежде чем пустятся в погоню, она уже будет там, куда хочет попасть, куда толкает ее что-то глубокое, могущественное, непреодолимое, куда влечет ее такая дикая, такая полная дьявольского очарования сила, что она без всякого колебания вонзит клинок своего кинжала в сердце любого, кто попытается ее остановить. Свободна, свободна! Она вольна мчаться туда, куда зовет ее вся ее плоть, вся ее кровь, куда увлекает ее головокружительное желание. И в сверкающей ночи, в то время как лошадь, словно обезумевшая, мчалась галопом вдоль пруда, где отражался замок Эспиньоль, так долго молчавшая дочь г-на де Шомюзи, Анна-Клод де Фреваль, разразилась таким надменным, полным желания и страсти хохотом, что казалось, это смеется сам тайный демон юности и любви.
В семь часов утра почтенный Аркенен, войдя в конюшню, обнаружил, что у двух верховых лошадей де Вердло были перерезаны сухожилия, а третья, лошадь капитана, куда-то исчезла. В первую минуту он подумал, что дело не обошлось без знаменитого разбойника, который обманом проник в конюшню, чтобы вернуть свою лошадь и перерезанными сухожилиями других лошадей обезопасить себя от всякого преследования. Размышления Аркенена были прерваны резкими криками со двора, где глазам его представилось странное зрелище. Полуодетая, с распущенными волосами, Гоготта Бишлон испускала отчаянные вопли, среди которых Аркенен мог разобрать только эти слова: