— Ничего не понимаю… — сказал Пэмброк. — Если он не коммунист, как же он попал сюда и зачем?
— Я и сам ничего не понимаю… — отвечал профессор и замолчал: вошел Петр с подносом, на котором было вино и бисквиты, и довольно неуклюже поставил его на стол. — Спасибо, голубчик… — поблагодарил его профессор.
— А вы вышли бы, барин… — сказал Петр. — Уж очень чудно, что у нас делается…
— Что такое?
— Да собрались сегодня на метинх все наши русские… ну, секстаны, что ли… — сказал Петр. — И давай все кричать против роскошества, которое здесь заводит ну, ентот… жид-то… А потом разделись все донага и ходят теперь по всему острову нагишом, поют свои псальмы эти и разбрасывают черным последнее имущество… «Вы хотите служить маммоне, — кричат, — а нам ничего не надо, и последнее все берите…» Прямо очумел народ совсем!..
— Интересно… — сказал профессор. — Потом сходим, посмотрим…
Петр вышел, а профессор налил в стаканчики вина и поудобнее уселся в кресле.
— Видите ли, основная ошибка всех вас, смелых реформаторов, в том, — сказал он, смакуя прекрасную мадеру, — что вы создали себе превратное, чисто книжное представление о человеке. Вы считаете человека вообще каким-то недоразвившимся, благодаря несчастному стечению обстоятельств, профессором, который только и думает, что об умных книгах, справедливости, University Extention[3] и других «разумных развлечениях». Между тем человек подлинный хочет только самку, хлеба или золота, что одно и то же, и, пожалуй, зрелищ, и всеми силами души своей ненавидит свободу и справедливость, с которыми он решительно не знает, что ему делать.
— Я думал о человеке иначе… — задумчиво сказал лорд Пэмброк.
— Знаю, знаю… — улыбнулся профессор. — В одной из самых замечательных, самых характерных для человека книг, в Библии, есть одно интереснее место, где автору хотелось быть глубоким, но не совсем удалось. Я говорю об искушении в пустыне. Имей тут дело с Сатаною обыкновенный человек, ему достаточно было бы бочонка с золотом и эдакую хорошенькую бабенку в более или менее прозрачной одежде. В этой же Библии говорится лишь, что Адам за самку отдал божественный рай, а за тридцать сребреников человек не раз, а миллионы раз отдал на распятие Христа…
— Послушайте, а это? — с тихим укором проговорил лорд Пэмсброк, указывая на портрет красавицы и на цветы пред ним.
Профессор пожал плечами и особенно задушевно сказал:
— Все люди смертны, Кай — человек, следовательно, и Кай смертен… Это только подтверждает мои слова…
— Вы жестокий человек!.. — сказал тихо лорд.
— О, нет!.. — возразил профессор. — Но я прежде всего хладнокровный человек, сын своего века, века сумерек божков, века всесожженья… А я скорее мягкий, жалостливый человек, — медленно проговорил он и, отпив вина, засмеявшись, продолжал: — И эта вот жалостливость и толкает все меня выступить в этой пустыне в роли Сатаны-искусителя. Из-за женщины здесь уже началась свалка, уже разыгрывается несколько сереньких трагикомедий, но самая яркая идет вкруг прекрасной Евы. А теперь подсунуть бы им еще золота, да побольше…