— Если бы ты знала, как сильно похожа на Хельгу, — сказал он. — Те же глаза, тот же голос. Даже характер такой же: упрямый, стойкий. Она была настоящим борцом, моя маленькая Хельга. Иногда мне казалось, что она вышла за меня замуж лишь по одной причине: потому что я некромант. Видишь ли, ее мать… Ее убили, когда Хельга была совсем маленькой. И она вбила себе в голову, что обязана раскрыть это преступление, а для этого необходимо вызвать душу матери из мира духов и заставить ее ответить на все вопросы.
Вопросы так и рвались с моих губ, но я лежала тихо и молча слушала, как отчаянно колотится сердце Гарольда, когда он изливал мне душу.
— Впервые Хельга завела об этом разговор сразу после первой брачной ночи, — продолжил некромант. — Сначала я решил, что это неудачная шутка, рассмеялся даже, но она была на удивление настойчива. И тогда я рассердился. Приказал ей навсегда забыть об этой идее. Нельзя тревожить мертвых! Особенно тех, кто умер насильственной смертью. Никто не знает, что происходит с душами в мире теней. Подчас при ритуале в облике хорошо знакомых нам людей возвращаются чудовища, порождения бога-пасынка. И они особенно опасны тем, что все знают о вызывающих, бьют в самые слабые места. Чем ближе к тебе был умерший — тем больше вероятность, что ритуал пойдет как-нибудь не так. Что ты не сумеешь устоять от искушения и пересечешь границу охранного круга. И тогда в наш мир ворвется самое настоящее зло, которое первым делом уничтожит то, что для тебя наиболее дорого, а потом убьет и тебя.
Гарольд выпалил это на одном дыхании, затем надолго замолчал. Когда он заговорил вновь, в его голосе прорезалось отчаяние.
— Если бы я знал, Хеда, что замыслила моя жена! — воскликнул он. — Если бы я только догадывался! Я бы навсегда бросил свою профессию, уничтожил бы все книги по магическому искусству, которые хранил в кабинете. Но я честно верил, что она забыла о своей сумасшедшей идее. У нас родился сын, и Хельга полностью погрузилась в материнство. Никогда прежде и никогда после этого я не чувствовал себя настолько счастливым и умиротворенным. Когда я возвращался домой и видел Хельгу, кормящую грудью Кирклана, то моя душа словно отрывалась от тела и воспаряла к небесам. Сын рос здоровым и прелестным ребенком. Когда случилась трагедия, ему исполнилось семь. Чудесный возраст! Возраст первых серьезных открытий, первых попыток самоутвердиться, первых рассуждений об устройстве мира.
Гарольд мягко отстранил меня и сел. Поставил на пол ноги, грустно опустил промеж коленей руки, уставившись отсутствующим взглядом в окно.