Почему попаданцы энтомологией не занимаются — непонятно. Только у блох описано 4 ископаемых вида! Вот тут, в «Святой Руси», где пока нет ещё всяких репеллентов и инсектицидов, есть шанс найти и описать! Это ж… оно ж… даже в «Красной книге» нет!
Нету у типового попаданца любознательности к родной природе! А зря: реликтовые виды здесь ещё можно встретить и сохранить. Про тарпанов я уже писал, есть и другие. Вот, блохи, например.
Любопытство поддерживало моё хорошее настроение. Но всё чаще, задаваясь вопросом: а не взпзд… ли мне как-нибудь эдак? — да, именно это слово с пятью подряд согласными буквами — сам себе отвечал: а фиг.
Конечно, можно заняться ловлей и классификацией блох. «Блохи святорусские классифицированные»… звучит. Да такую коллекцию на «е-бае» — с руками оторвут!
Но, как я уже печально предвидел, «ибо во многих знаниях — многие печали», довольно скоро придётся выходить за пределы вотчины: посмотреть разные популяции, широтное распределение, роль и влияние в биоценозах… Я же — системщик! Мне же даже блохи интересны во взаимосвязях и взаимодействиях.
«Домик поросёнка должен быть крепостью»… Границы вотчины всё более выглядели уже не защищающим периметром, а ограничивающими стенами камеры. Тюремной, больничной — неважно.
Я пытался, по прежней своей привычке, заняться чтением. У меня уже собралось с десятка два книг. Кое-что я цитировал: «Русскую Палею», «Житие Феодосия Печерского»… Увы, снова Е. Онегин («Е» здесь — инициал, а не эпитет, как вы подумали):
«И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он — с похвальной целью
Себе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а все без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;».
Смысла, может, и нет. Но как развивает языкастость! В смысле: знание иностранных языков. Тексты были на староболгарском, моравском, старославянском, древнерусском, старопольском — это чуть разные диалекты.
По поводу польского мы с Акимом поругались: я же помню, что в средневековом польском ударение должно быть инициальное — на первом слоге, а он гонит, как от отца своего слышал — с общеславянским подвижным.
Отдельная тема, из-за которой мы с Трифеной постоянно бодаемся — три греческих языка. Нормальный среднегреческий язык, из-за пуризма Комниных, распался на два: литературно-официальный — кафаверуса и нормальный разговорный — димотика. До такой степени разные, что византийская элита и народ плохо понимают друг друга.
Два греческих языка сведут в один только в 20 веке. С возникновением независимой Греции, обмена населением с Турцией и всеобщего школьного образования.