Выполняя задание Ставки, весной 1944 года мне довелось участвовать в операции по переброске из-под Ковеля, из-под носа группенфюрера Гилле и его «викингов», членов Крайовой Рады Пародовой – будущих руководителей польского правительства. А Гилле, скрывая правду, объявил, что из лесу вылетели «командиры разгромленных дивизией „Викинг“ партизанских отрядов».
Нередко приходилось нам, партизанам, под Ковелем драться с «викингами» во время многократных лесных прочесов.
Петер Нойман и его приятель Карл фон Рекнер после катастрофы на Волге участвовали в десятках сражений. «Викингов» били на реке Миус, под Матвеев-Курганом, под Харьковом. Саге «викингов» чуть было не пришел конец в «котле» под Корсунь-Шевченковским. Оттуда под рев «сталинских органов» – так немцы называли «катюшу» – выбрались только три роты «викингов». Одной из них была рота, которой командовал Петер Нойман. Вновь ушли от возмездия палачи, сжигавшие людей огнеметами.
Но под Ковелем счастье изменило Карлу фон Рекнеру. То ли снарядом, то ли нашей партизанской миной оторвало у него ногу. Нойман посетил Карла в эвакогоспитале. Умирая, Карл с косой усмешкой говорил: «Рекнеры верой и правдой служили Тевтонскому ордену, Фридриху и Пруссии, кайзеру, Гитлеру. Но не осталось Рекнера, чтобы служить следующему, четвертому рейху!» Санитарный самолет, вылетевший из Ковеля в Польшу, в эсэсовский госпиталь, привез туда уже его труп.
А Нойман, этот вываренный во стольких котлах оборотень, продолжал выполнять приказы Гиммлера: возглавив заградотряд СС, расстреливал своих же офицеров вермахта, бежавших без приказа от русских по шоссе Могилев – Минск.
Однажды Штресслинг задержал капитана и еще двух офицеров из штаба 9-й армии. Они предъявили фронтовые удостоверения, но никаких командировочных предписаний у них не было. Штресслинг приказал Нойману расстрелять штабистов как дезертиров. Нойман так описывает этот расстрел:
– Неужели вы убьете нас? – спросил один из них.
– Брось! – сказал другой. – Все они шайка проклятых, грязных убийц!..
Я повернулся к эсэсманам, которые держали автоматы наготове.
– Приготовиться!
– Хайль Гитлер! – крикнул капитан.
– Грязная свинья! – ответил ему эсэсман.
– Автоматчики! Огонь!
…Их не потребовалось добивать».
Нойману впервые пришлось расстреливать немцев.
«Не знаю, правилен ли был приказ Штресслинга, но приказ этот меня прикрывал… я занялся самоанализом и почти со страхом понял, что все это оставляет меня равнодушным. Как будто все это происходило с кем-то другим».
В послужном списке Ноймана – чудовищные злодеяния против белорусского населения, против белорусских партизан. А потом он опять вешал своих офицеров-дезертиров, вешал в Будапеште, вешал в Вене. Он больше не верил изолгавшейся пропаганде, уже ни во что не верил, но продолжал остервенело убивать…