— Ей-же-ей, Кирилл Григорьевич, скоро князь станет запрашивать, когда ему по нужде сходить и чем подтереть зад… В последней реляции просит Совет дозволить взять на каждый полк по бочке вина и сбитеня.
— Ну, для полка бочки маловато, — растянул в улыбке губы Разумовский. — Мог бы попросить и поболее.
— Вам смех, а мне лишняя забота на его писульки отвечать…
В конце концов, с подачи Чернышева, Совет предупредил командующего, чтобы он сам делал все важное для успешного проведения похода.
Сюда же, в Полтаву, в начале апреля комендант Александровской крепости Фрезердорф прислал рапорт, что, по имеющимся у него сведениям, калга Мегмет-Гирей продолжает склонять ногайские орды к измене и будто бы многие люди побежали в Крым.
— Мне догадки бригадира без надобности! — оборвал Долгоруков адъютанта, зачитывавшего, по обыкновению, рапорты вслух. — Пусть Щербинин пошлет в орды верного человека для разведывания!..
Евдоким Алексеевич послал переводчика Андрея Константинова.
Константинов проявил осторожность — не стал забираться в ногайские аулы, а отправился в Каменный Базар, где татары торговали с казаками, меняя скот, лошадей, шкуры на потребные им хлеб и крупы. Там он встретил давнего приятеля Тир-Мамбет-мурзу, который поведал, что ор-бей Сагиб-Гирей вышел из Крыма с пятью или семью тысячами воинов, чтобы прикрыть бегство ногайцев.
— Джамбуйлукам не верь! — предупредил мурза. — Сагиб посылал к ним ласковые письма, одаривал султанскими деньгами. Многие их мурзы тайно покидают места кочевий и идут в Крым.
— А едисанцы?
— Тех, кто зимой торговал у крымцев, турки назад не пускают. Ворота Ор-Капу на замке!
— А турок в гарнизонах не прибавилось?
— Нет, но говорят, что Порта готовит корабли с янычарами…
Уклонившись от поездки в орды, доверившись словам своего приятеля, Константинов не узнал главного: значительная часть едисанцев, нарушив обещание, отказалась следовать к Кальмиусу и, покинув Джан-Мамбет-бея, направилась к Перекопу.
Но об этом через конфидентов проведал Долгоруков. И когда получил из Харькова от Щербинина копию рапорта Константинова — изорвал ее в клочья, обрушив на безвинную голову губернатора поток проклятий.
— Армия выступает в поход, а я до сих пор не ведаю, кого буду иметь перед собой — неприятелей иль союзников!..
Щербинин тоже дал волю гневу. Уставив неподвижный взгляд в грудь провинившегося Константинова, он истово и долго осыпал ругательствами переводчика, испуганно вздрагивавшего от зычного генеральского голоса.
Его попытался успокоить Веселицкий, мягко заметив, что дела не так плохи, как видятся внешне. И, овладев вниманием губернатора, продолжил рассудительно: