Усиливавшаяся с каждым месяцем болезнь, словно червь яблоко, точила здоровье главнокомандующего. К январю 1782 года он так ослаб, что почти не вставал о постели. И, понимая, что дни его сочтены, сказал жене о своем последнем желании — чтобы похоронили в Полуэктове, в построенной им церкви Трех Святителей.
— Там хочу найти свой покой и последний приют… И прости, Настасья, если когда обидел…
Прошло несколько дней.
Иссохший, с запавшими щеками, князь молча лежал на высоких пуховых подушках, укрытый по грудь теплым стеганым одеялом. Невидящий взгляд померкших водянистых глаз замер на витиеватом ледяном узоре, затянувшем стылое оконное стекло. Сухо потрескивавшие в канделябре свечи играли на завитках узоров золотыми отблесками.
Там за окном, игриво прыгая по веткам, весело чирикали шустрые воробьи, где-то вдалеке скрипуче каркнула ворона, не ко времени закричал голосистый петух.
А в комнате, где лежал умирающий князь, было тепло, тихо и грустно.
И вдруг, пугая своей неожиданностью и поразительной ясностью, ему привиделся далекий крымский Перекоп.
И худенький юноша в мундире капрала, отчаянно карабкавшийся вверх по неровной земляной стене вала.
И белый камень, который обхватили сбитые в кровь, со сломанными ногтями пальцы.
А камень, как будто бы намертво вросший в стену, вдруг шевельнулся и, не выдержав тяжести тела, стал медленно вылезать из осыпающейся земли.
Василий Михайлович попытался приподняться с подушек — хотел крикнуть, предупредить юношу об опасности. Но из груди его вырвался только короткий, еле слышный хрип…
Тридцатого января 1782 года натруженное и больное княжеское сердце остановилось навсегда…
Кончина одного из самых известных в России людей не прошла незамеченной. Многие москвичи потянулись к дому Долгорукова, чтобы выразить свои искренние соболезнования вдове и детям покойного генерала. А знакомый с князем поэт Юрий Нелединский-Мелецкий написал на его кончину длинную эпитафию, в которой были и такие строки:
«Прохожий! не дивись, что пышный мавзолей
Не зришь над прахом ты его.
Бывают оною покрыты и злодеи.
Для добродетелей нет славы от того.
Пусть гордость тленные гробницы созидает.
По Долгорукову — Москва рыдает…»
И опечаленная Москва действительно рыдала!
Князь Василий Михайлович не был выдающимся полководцем, подобно Румянцеву, но служил России верой и правдой. И в народе его прозвали «Крымским» не для того, чтобы отличать от многих других Долгоруковых, но прежде всего отдавая дань заслугам в деле завоевания Крыма.
Спустя 60 лет — в 1842 году — внук Василия Михайловича князь Василий Васильевич Долгоруков, получив высочайшее разрешение, воздвигнул на свои деньги в центре Симферополя, напротив Александро-Невского собора, грандиозный памятник своему знаменитому деду. Кафедрального собора давно уже не существует, но памятник этот — многометровый, граненый, словно солдатский штык, с четырьмя закопанными по краям монумента чугунными пушками — стоит и сегодня.