Гарриет, поглядывая на дверь, сказала:
– Поклянись.
Говорила она полушепотом, но в ледяной тишине, в комнате, где кругом были одни гладкие пластмассовые поверхности, ее голос разносился слишком далеко.
– Чего? Не слышу.
– Сначала поклянись.
– Гарриет, да ладно тебе, говори уже!
– Возле водонапорной башни, – Гарриет сделала глубокий вдох, ничего не поделаешь, надо говорить все как есть, – на земле валяется пистолет. Мне нужно, чтобы ты…
– Пистолет?!
– чтобы ты нашел его и выбросил, – уныло договорила она.
Да что толку шептать? Как знать, кто их может подслушивать – у него дома или здесь. Вот только что мимо палаты прошла медсестра, а теперь – другая, да еще с любопытством к ней заглянула.
– Черт, Гарриет!
– Хили, я сама не могу туда пойти, – Гарриет чуть не плакала.
– Но у меня репетиция. Мы сегодня допоздна.
Репетиция. У Гарриет сердце упало. Ну и что же теперь делать?
– Или, – тем временем говорил Хили, – я могу сбегать прямо сейчас. По-быстрому. Мама повезет меня на репетицию только через полчаса.
Гарриет вымученно улыбнулась медсестре, которая заглянула в палату. А впрочем, какая разница, чем все закончится? Или отцовский пистолет останется возле башни, где его найдет полиция, или пистолет заберет Хили – и уже к обеду растрезвонит о нем всему оркестру.
– И что мне с ним делать? – спрашивал Хили. – Закопать во дворе?
– Нет! – ответила Гарриет так резко, что медсестра вскинула брови. – Выбрось его… – черт, подумала она, зажмурившись, да говори ты уже, не мямли. – Выбрось его.
– В реку? – услужливо подсказал Хили.
– Угу, – ответила Гарриет, повернувшись, когда медсестра (высокая, угловатая женщина с большими руками и слипшимися от лака седыми волосами) нагнулась, чтобы взбить ей подушку.
– А если он не потонет?
Гарриет даже не сразу поняла, о чем он говорит. Медсестра забрала висевшую на спинке кровати медкарту Гарриет и ушла вразвалку, тяжело ступая. Хили повторил вопрос.
– Он же. металлический, – сказала Гарриет.
Она с ужасом поняла, что Хили там не один и разговаривает с кем-то еще.
Он быстро сказал:
– Ладно! Мне пора!
Щелчок. Растерявшись, Гарриет так и сидела, прижав трубку к уху, пока не раздался длинный гудок. Только тогда она боязливо положила ее на рычаг (потому что все это время она глядела на дверь, ни на секундочку глаз не отвела), снова откинулась на подушки и со страхом посмотрела по сторонам.
Время тянулось еле-еле – безысходно, белым по белому. Почитать было нечего, и голова у Гарриет ужасно болела, но засыпать она боялась. Мистер Дайал оставил на тумбочке религиозную брошюрку, которая называлась “Малышовые чтения”. На обложке был нарисован розовощекий младенец в старомодной панамке, который толкал тележку с цветами, и в конце концов Гарриет от отчаяния принялась ее листать. Брошюрка была написана для матерей с маленькими детьми, и Гарриет от нее затошнило в считаные секунды.