– Но как ты смогла, если барьер живых не пропускает?.. – спросил леший и тут же пожалел о своем вопросе.
– Живых не пропускает, верно. А меня – запросто, – Ларисса невесело улыбнулась.
– А Даринку как же?..
– Мне Кара сказала, так мою секиру зовут, познакомься с ней, Зил, что с ней можно твою сестренку через барьер провести.
Кара, значит, сказала. Лешему очень хотелось узнать, с каких это пор Ларисса с оружием разговаривать начала, но он промолчал. Ему стало не по себе, когда он увидел обезглавленного птера. Кара сказала… А если б и Даринку так?!
Он поднялся.
Завтра у него будет праздник – Родд повержен, мама Селена и Даринка спасены, с ним рядом, обнимают его, целуют, их слезы счастья, которые мешаются с его скупыми слезами и текут себе, текут… Но только завтра, не раньше, не сегодня, сегодня что-то как-то…
Сегодня на лешего накатило – не так, как обычно, безумствовать его не тянуло, волчарку погладить он не хотел, одному накинуться на отряд княжеских ратников его тоже не прельщало. Он просто стоял на центральной площади Моса и вспоминал батю Лиха, и как секира по имени Кара, доставшаяся трофеем Лариссе, сняла с плеч бати голову. Он вспоминал пот, кровь, страх, отчаяние, жгучее желание сдаться и просто испепеляющее желание не сдаваться никогда. Вспоминал Минаполис. Вспоминал друзей-полукровок, которых никогда уже не увидит. Вспоминал скального дракона и радиоактивный кратер, кротоидов, ходячих мертвецов, Древо Жизни, оскверненное кровью… И вспоминал тех, кого уже нет, кого сожрала эта проклятая война, затеянная Мором…
А еще он надеялся забыть тысячи людей, которым он заглянул в глаза здесь, на площади, когда они очнулись, когда дрогнули веки, когда в глазах появился смысл, когда возникло понимание содеянного, когда поняли многие, что были рабами Родда, хуже, чем рабами, когда выворачивало зеленой слизью всех горожан вокруг, и те, кто окончательно пришел в себя, начинали звать своих детей, искать своих детей, обещать своим детям не наказывать их, не таить на них зла, забыть предательство. И как содрогались в истерике тела тех, кто оплакивал мужей и матерей, отцов и друзей. А другие тела, пронзенные «корнями», еще бились в агонии…
– Зил, я скоро уйду, мне нельзя долго здесь оставаться, – Траст коснулся его плеча, – но перед тем, как я уйду, хочу с тобой поговорить. Зил, ты заметил изменения?
– Какие изменения, дружище?
– Неужели не заметил? Я теперь без труда пользуюсь даром, мне это стало проще, чем в носу поковырять. Раз – и связь с мертвыми. Оп – и они подчиняются моим приказам. А еще у меня…